– Он для вас зарежет, – сказал продавщица, вернувшись к прилавку.
Мэлори от этой мысли содрогнулась. Господи, пусть тогда и ощиплет. С этим она точно не готова иметь дело. Фрэнни громко шмыгнула носом.
– Высморкайся, – шепотом сказала Мэлори, сунув ей платок.
Продавщица перегнулась через прилавок и ласково произнесла:
– И как же тебя зовут? Чего-нибудь сладенького тебе. Хочешь?
Фрэнни подняла на нее глаза и очень тихо ответила:
– Фрэнсис.
Девушка хихикнула, взобралась на стремянку, чтобы снять с верхней полки банки с конфетами. Протянула Фрэнни леденец на палочке, потом насыпала в кулек горсть других конфет.
– Спасибо, – сказала дочка продавщице, потом повернулась к Мэлори. – Можно, я выйду на улицу?
Мэлори махнула в сторону двери.
Девушка заворачивала последние «закупки» в бумагу. Мэлори поняла, что спрашивать, знала ли она Гарри Скиннера, бесполезно – она была слишком молода, – но хотела спросить о доме и о том, живет ли по соседству женщина с большой собакой. Она как раз подбирала слова, когда девушка заговорила:
– Вы ведь в Доме на Болотах, да? Там давно никто не живет, я еще не родилась, а он уже пустой стоял. Мамка говорит, место это чудное. Всякое там бывает.
Мэлори собиралась спросить – какое? Но девушка рассмеялась, увидев ее лицо.
– А, это все сказки, так я считаю. Здешние любят порассказать. Слышали ее прошлой ночью? Завывала, аж кровь стыла.
– Слышала – кого? По-моему, меня разбудил ветер, но потом я опять заснула.
– Да какой ветер. Это потеряшка. Девочка та, что во мге заблудилась.
– Мге?
– В тумане. Мге с моря. Она громче кричит, когда мга приходит.
– Кто?
Девочка. Нэнси ее звали. Мамка говорит, они вышли с ребятами по ракушки на Блэнкнокскую банку, на лиманы – там лучшие сердцевидки, – когда мга легла и ее от остальных отрезало. Ил там топкий. И накат пошел, ну, вы понимаете. Она кричать стала. Все рыбаки, все деревенские слышали, как она голосит, но никто ее в тумане среди топи не отыскал. На следующий день тело нашли, во рту водоросли.
– Ужас какой.
Мэлори поняла от силы половину слов, но почувствовала, насколько мрачна эта история. Подумала о странных звуках в ночи и ощутила, как по ее коже побежали мурашки. Это был ветер, захотелось ей сказать.
– Вам еще не говорили, что в том доме случилось?
– Нет, – ответила Мэлори.
Девушка ее раздражала. Почему сразу не сказать все как есть?
– Да все это, скорее всего, чушь, но папка говорит, там умер кто-то.
Мэлори про себя улыбнулась. Бога ради, везде кто-нибудь умер.
– Спасибо за все, – сказала она, выкручиваясь из разговора. – Пора мне. А по поводу индейки или гуся… Не думаю, что мой муж сможет…
– Папка что-нибудь занесет послезавтра. На сочельник. Сегодня зарежет. Он в сочельник зайдет.
– Спасибо, – повторила Мэлори. – И я забыла узнать насчет угля или дров. Простите, так неловко.
Девушка кивнула.
– Мы посмотрим, что найдется, и завезем.
Холод-то какой. Теперь Мэлори точно было пора, но у нее оставался еще один вопрос.
– И можно спросить, в проулке живет пожилая женщина с большой черной собакой?
Девушка снова рассмеялась.
– Может, это Черная Лузга была, – сказала она, комически закатив глаза. – Нет, шучу я. Я бы на вашем месте из-за старухи не переживала. Она тут с незапамятных времен. Здешняя она, понимаете.
Мэлори не понимала, но снаружи дожидалась Фрэнни.
Когда она выходила из лавки, зазвонил колокольчик, и девушка крикнула ей вслед:
– Снег будет. Вы осторожнее там!
Пока они втроем – Мэлори, Фрэнни и собака – шли от магазина по деревне, Мэлори чувствовала, как взгляд продавщицы жжет ей спину. Ей стало легче, когда она вышла. Девушка ничем это не заслужила, но Мэлори пыталась подавить неприятное отвращение, которое она у нее вызывала. И с этими разговорами про мгу, и Черную Лузгу, и жуткие звуки в ночи она забыла спросить про фигуры на вышивке.
Она сорвала обертку с первой из двух купленных пачек сигарет и закурила, глубоко вдыхая дым на ходу, добавляя собственные серые кольца к туману.