Воздух был холоден, остр, а лебеди быстры и неутомимы…
Лупатов не явился к ужину. Не пришел он и ночевать. Утром мы узнали, что Лупатов в больнице.
Меня вызвал Петр Васильевич. Он был мрачен и зол.
— Знаешь, что с Лупатовым? — спросил он, не глядя на меня.
— Нет… просто слышал…
— Лупатова нашли с проломленной головой на берегу речки. Он потерял много крови. Врачи сказали, что Лупатов был пьян.
Я молчал.
— Голубовский избил шестиклассника Матвеева, Кротову рвало. Это все ваша компания.
Он грохнул кулаком по столу.
— Где вы напились? Что мне делать с вами, Суханов? Направились по стопам родителей? Рассказывай все как было…
Я молчал.
— Ты ведь был с ними вчера?
— Я… ничего не знаю… — пробормотал я.
— Ничего не знаешь? А кто проломил Лупатову голову? С кем он подрался? С нашими или городскими?
— Не знаю… — промямлил я.
Петр Васильевич усмехнулся:
— Хороши дружки. Одного бьют, а другие ничего не знают. Какая же это дружба? Ты, вероятно, струсил, Суханов. Бросил товарища и убежал? Ну, Голубовский-то мне хорошо известен. Он в драку никогда не полезет…
Сердце мое сжалось. И весь я сжался. Мне хотелось спрятаться под стол.
— Что молчишь? Не ты, так другие расскажут. Сейчас с Кротовой буду говорить, с Евсеенко. А уж Голубь мне напоследок выложит все…
Я молчал. Мне нечего было сказать. Петр Васильевич вертел в руках карандаш.
— Будем ставить вопрос. Избаловал я тебя, Суханов. Очень и очень жалею. Ты был замечен на концерте в музыкальном училище, а я ведь тебя не отпускал. Был на концерте?
— Был…
— Я думал, ты умный, хороший парень. А ты… Все эти записочки учителям. Наверное, твоя работа. Интеллектуальная травля. Мне вчера Наталья Ивановна показала. Гадость! Все исподтишка, тихой сапой…
Он помолчал. Сидеть перед ним было мукой.
— Нет, хватит. Хотел на июнь отправить тебя в Прибалтику, к морю. Теперь передумал. Всю вашу компанию вместе с прочими нерадивыми в новое здание. Исправлять недоделки. Красить, штукатурить, убирать мусор. И никакого отдыха! Иди, Суханов.
Сгорбившись, я побрел к двери.
— И больше, — добавил Петр Васильевич, — никаких прогулок в город. Баста! Как это у вас в записочке говорится? «Напою тебя чайком, провожу тебя пинком»? Очень, очень остроумно! Иди, Суханов.
Стиснув зубы, я шел по аллее. Кто-то тихо окликнул. Это был Вдовиченко. В руках он держал обшарпанный чемодан.
— А я уезжаю, Митя… — Он помолчал. — Вот. Ведь я говорил. Он зверь…
— Ты думаешь, это он?
— Теперь и до вас доберется. Он никому ничего не прощает. У него и отец такой…
— Когда уезжаешь?
— Сейчас. Я напишу, Митя. Спасибо тебе.
— За что?
— Вы меня защищали. Все это из-за меня. Я потому и вступить отказался. Из-за меня одни неприятности. Это всегда. Я не знаю, как жить…
Сжав губы, он смотрел в землю.
— Что за глупости, — пробормотал я.
— Нет, не глупости. Я знаю. И мать так сказала: «Из-за тебя одни неприятности…»
— Перестань, Володя.
Он внезапно заторопился:
— Ну, я пошел. До свидания.
— До свидания, — сказал я.
В спальне никого не было. Я открыл тумбочку, вытащил свой немудреный скарб и запихнул в сумку. По дороге я завернул в столовую и добыл буханку хлеба. Еще через несколько минут я спустился с Горы и пошел к дальней автобусной остановке.
В больнице меня долго не хотели пускать к Лупатову.
— Кто ты такой, мальчик? — спрашивала сестра. — Почему один?
Я уверял, что являюсь посланцем всего интерната, что сам директор направил меня в больницу проведать соученика.
— Его нельзя беспокоить, — сказала сестра.
— Я осторожно, — упрашивал я. — Он мой друг. Я передам ему привет от товарищей.
— Эх вы, куролесы, — она вздохнула. — Ладно, загляни на минутку.
Лупатов лежал на кровати с головой, погруженной в плотный марлевый шлем. Лицо его было бледно, глаза закрыты. Я сел рядом на стул.
— Спит, — сказала сестра.
В это мгновение Лупатов открыл глаза. Они сразу остановились на мне, губы его шевельнулись.
Я наклонился ближе, что-то поспешно ему говоря. Я услышал тихий прерывистый шепот:
— Митя… Ми… тя…
Я взял его холодную слабую руку и крепко сжал…
Автостанция располагалась недалеко от больницы. Здесь было шумно, бестолково и грязно. Женщины с узлами и чемоданами, дети, гоняющие мяч прямо на площади среди автобусов.