— Что он мелет? — изумленно проговорил Николай Гаврилович.
— Мели, Емеля! — закричал я. — Пошла Стелла на базар и купила самовар! Ах-харра-ха!
Сквозь мертвенный трепет фейерверка они смотрели ил меня с веранды, как рыбы из аквариума. Внезапно мелькнуло острое пламя и грохнул самый настоящий взрыв. Роман отскочил от клумбы. Отчаянно залаял Бернар. Я кинулся бежать.
— Проклятье! — кричал Николай Гаврилович. — Что здесь творится! Они решили поджечь дом!
— Митя! — крикнула Маша.
Но я бежал, рыдая и ничего не видя перед собой. У самой реки я натолкнулся на человека. Он посторонился, пропуская меня. Это был преподаватель Атаров.
— А вы презренный Барон! — крикнул я на ходу. Презренный!
Я бежал, спотыкаясь и падая. Все кончено, кончен Я погиб, я пропал. Все кончено. Кинуться в реку, наглотаться воды до забвения. Да, я с Горы. Я сирота, никому не нужен. Но как вы смели читать мои письма. Да, я не отправил конверт. Я трус. Я никчемный человек. Я приношу одни огорчения. Но разве я виноват. Где моя мама? Где мой отец? Почему я остался один Маша, Маша, любимая, прощай навсегда! Как я буду жить и зачем? Только в надежде увидеть тебя черпал я силы. Теперь все пропало. Я бежал, выкрикивая сквозь слезы проклятия, мольбы и угрозы.
На мосту через Виру стоял белый «Москвич». Открыв капот, доцент ковырялся в моторе.
— А, беглец, — сказал он. — Куда?
— Не знаю, — ответил я.
— Садись. — Он захлопнул крышку мотора.
Я сел в кабину. Мне было все равно.
— С Горы, говорят, сбежал? — Паша нажал стартер. Мотор заработал.
Я молчал.
— На, утрись. — Он подал платок. — Главное, никогда не теряться.
Машина, подпрыгивая, покатила с моста.
— Так что, подбросить на Гору? Мне все равно мимо. Бегай, не бегай…
Стоял туман, но доцент вел автомобиль быстро. Мелькали темные массы деревьев, домов. Он включил, выключил фары.
— В тумане и долбануться недолго.
Хорошо бы, подумал я. На том самом месте, где мама. И папа? Они унесли навсегда тайну моего рождения. Сын звезды. Он прав, это звучит красиво, но жестоко. Я не хочу быть сыном звезды. Кто мой отец?
— Нашел, где искать приют, — сказал доцент Паша. — Они же буржуи. Наизнанку вывернут для своей надобности… А что у вас на Горе? Жить можно?
— М-можно, — ответил я. Меня трясло, я никак не мог согреться.
— Родителей нет?
Я промолчал.
— Главное не сдаваться, — сказал Паша, — все у тебя впереди.
Все они твердили одно и то же. Впереди, впереди. Но взгляд на их жизнь не предвещал ничего хорошего. И не хотел быть таким, как Сто Процентов. Я не хотел быть таким, как Паша или Николай Гаврилович. И судьба Благодетеля меня не прельщала. Петр Васильевич? Но мне хотелось яркой, насыщенной жизни, а не тяжких повседневных трудов. Открытий, путешествий, необыкновенных приключений. Жизнь взрослых качалась мне серой. Книги раскрывали иной мир. Но где же он, где? Столкнулся со сказкой на даче, и вот прозаический конец. Неужели я никогда не увижу Машу? Почему я не попросил ничего у нее на память? Ведь хотел. Например, маленький камешек «куриный бог», который она носила на веревочке.
Машина стремительно неслась по серой, уходящей в зыбкий туннель дороге. Время от времени доцент нажимал на сигнал. Но встречных автомобилей не попадалось.
— Главное — знать себе цену, — сказал он. — Тогда и другие начнут уважать. Ты парень еще молодой. Кем хочешь стать?
— Не знаю, — ответил я.
— Не знаю, не знаю. Что за молодежь пошла? Никому ничего не надо. Мы были другие.
— Вы тоже молодой, — возразил я.
— Вот спасибо. — Он усмехнулся. — Другие так не думают. Хотя для науки самый расцвет…
Впереди туман оранжево накалился, сердцевину на кала прорезал язык пламени. Мы приближались к комбинату.
— Вечный огонь, — сказал доцент. — Вот тебе еще проблема. Сколько калорий уходит впустую? На этом огне для всего города можно пирог печь.
Машина пошла на подъем.
— Подъезжаем, — сказал он. — Может, ко мне. Проживаю один. Хотя и так сказать, обратно не повезу, лучше слезай тут.
— Спасибо, — сказал я. — До свидания.
Он хлопнул дверью и укатил, полыхнул сигналами.
Я остался перед чугунными воротами.