Когда боцман наконец пришел к выводу, что никакая опасность нам не угрожает, мы снова взялись за весла и вскоре пристали к берегу. Найдя его весьма удобным, мы приготовили завтрак, во время которого боцман обсудил с нами план дальнейших действий. В конце концов решено было снова столкнуть шлюпку в воду и, оставив в ней Джоба, произвести разведку острова.
Покончив с трапезой, мы взялись за осуществление нашего плана. Посадив Джоба в шлюпку, мы вытолкнули ее на середину залива, откуда он мог быстро подойти к берегу и забрать нас в случае, если бы на нас напала какая-нибудь хищная тварь, а сами пошли в сторону ближайшего утеса, возвышавшегося над водой на добрую сотню футов; с вершины этого утеса мы надеялись обозреть весь остров. Однако, прежде чем отправиться в путь, боцман достал тесак и абордажную саблю (две другие сабли остались в шлюпке Джоша); саблей он вооружился сам, а тесак отдал самому сильному из матросов, велев нам держать ножи наготове. Встав во главе нашего маленького отряда, боцман уже собирался тронуться в путь, когда один из матросов крикнул, чтобы мы немного подождали; с этими словами он бросился к зарослям гигантского тростника и, ухватившись обеими руками за ствол ближайшего растения, повис на нем всей тяжестью; тростник, однако, выдержал, и матросу пришлось подсечь его с нескольких сторон ножом, прежде чем он сумел переломить ствол. Отрезав верхушку, которая была слишком тонкой и гибкой, он вставил в конец ствола рукоять ножа, превратив его в небольшое копье. Удивительный тростник оказался не только прочным, но вдобавок имел такое же трубчатое строение, поэтому матросу осталось только замотать верхний конец копья отрезком линя, чтобы нож не выпадал, и чтобы дерево не трескалось при ударе.
Боцману идея показалась удачной, и он велел, чтобы и остальные изготовили себе такие же копья; пока же мы трудились, он от души поблагодарил находчивого матроса. Вооружившись как следует, мы в весьма приподнятом настроении зашагали к ближайшему утесу, но, дойдя до места, откуда начинался подъем, увидели, что он слишком крут, и что взобраться на него с этой стороны невозможно. Тогда боцман повел нас в обход, и вскоре мы вступили в долину между утесами, где под ногами были уже не песок и камни, а какая-то странная, сырая почва, неприятно пружинившая под ногами. Обогнув небольшой скалистый выступ, мы увидели еще один образчик местной растительности (первым, как я уже упоминал, был похожий на бамбук одревесневелый тростник); то был огромный гриб или лучше сказать — огромная поганка, ибо самый вид этого растения вызывал отвращение, к тому же он испускал противный гнилостный запах. Этими мерзкими грибами заросла почти вся долина между утесами, и только в самом центре ее оставался довольно большой округлый участок, на котором ничего не росло, но причину этого мы выяснили лишь несколько позднее.
Пройдя по долине еще немного, мы обнаружили глубокую расселину в скале, тянувшуюся от подножия почти до самой вершины; на дне расселины было достаточно выступов и углублений, которые могли облегчить нам подъем. Посовещавшись, мы решили не искать другого места, а стали карабкаться вверх, поочередно помогая друг другу, так что уже минут через десять достигли верхней площадки утеса, с которой был прекрасно виден весь остров. Разглядывая его, мы обнаружили, что дальний от нас берег острова, обращенный к травяному континенту, был гораздо удобнее того, где мы высадились, однако в отличие от него он был сильно засорен выброшенными волнами водорослями и высохшей морской травой. Посмотрев на расстояние, отделявшее остров от границы плавающих водорослей, я оценил его ярдов в девяносто; это обстоятельство встревожило меня, ибо я уже научился опасаться тварей, которые могли скрываться среди спутанных стеблей морской травы, и предпочитал, чтобы отделявшая меня от них полоса чистой воды была как можно шире.
От этих размышлений меня отвлек боцман, который хлопнул меня по плечу и показал на какой-то предмет, застрявший в водорослях на расстоянии не менее полумили от места, где мы стояли. Я долго не мог понять, что это может быть, пока боцман, заметив мое недоумение, не объяснил, что это какое-то судно, с задраенными иллюминаторами, заколоченными люками и грубой самодельной надстройкой, закрывавшей почти всю верхнюю палубу, что, по его мнению, было сделано для защиты от каракатиц и других чудовищ. Пристальнее вглядевшись в ту сторону, я действительно различил среди массы водорослей корпус парусника; ни одной мачты на нем не осталось, и я решил, что они были сломаны штормом, заставшим судно в непосредственной близости от плавучего континента. Какой же конец, подумалось мне, нашли те, кто попал в плен к водорослям и вынужден был защищаться от ужасных тварей, скрывающихся среди морской травы и скользкой тины?