Здесь я должен упомянуть, что кроме лакомств в мешке была еще одна вещь, а именно — письмо, составленное в весьма изысканных выражениях и написанное, как и предыдущие послания, аккуратным женским почерком, из чего я заключил, что одна из трех находившихся на борту женщин взяла на себя обязанности писаря. В письме были даны ответы на некоторые мои вопросы, в частности, насколько помню, в нем говорилось о возможной природе странных воплей, предшествовавших атакам морских дьяволов. Обитатели корабля слышали их перед каждым нападением и в конце концов пришли к выводу, что это, вероятно, что-то вроде сигнала общего сбора или призыва к штурму, однако, кто или что подает этот сигнал, им выяснить не удалось, ибо «люди из моря», даже тяжело раненные в бою, не издавали никаких звуков; от себя добавлю, что мы так и не узнали, каков был источник заунывного воя, от которого даже у самого смелого человека мороз бежал по спине. За все время нашего пребывания на острове зловещий плавучий континент не открыл нам и десятой доли хранимых им тайн, и, по совести говоря, мы были этому только рады.
Другой интересовавшей меня проблемой было удивительное постоянство ветра, который вот уже который день дул с одного и того же румба с неослабевающей силой. На это автор письма ответила, что в этих широтах ветер действительно дует в одном направлении на протяжении шести месяцев в году. Весьма любопытным показалось мне и упоминание о том, что большую часть своего семилетнего плена судно провело отнюдь не на том месте, где мы впервые его увидели. Поначалу оно находилось в глубине плавучего континента так далеко от края, что открытую воду можно было разглядеть только в виде узкой полоски на самом горизонте. Впрочем, время от времени в сплошной массе перепутанных, гниющих водорослей появлялись разрывы или длинные каналы протяженностью в несколько десятков миль; происходило это, как правило, в моменты, когда ветер менял свое направление. Должно быть, именно ветры и, вероятно, какие-то подводные течения, постоянно менявшие очертания и характер береговой линии плавучего континента, и заставляли завязшее в траве судно понемногу дрейфовать с места на место.
Еще многое узнали мы о жизни обитателей судна из этого письма. Как и мы, они использовали вместо дров сухие водоросли, как и мы, собирали для питья дождевую воду, ведь в определенное время года дожди в этих широтах выпадали весьма обильные. Случались, впрочем, и засушливые годы, в которые мужественным мореплавателям приходилось дистиллировать забортную воду, чтобы использовать для своих нужд.
В самом конце письма сообщалось кое-что о том, что делают обитатели судна для осуществления наших общих планов. В настоящее время команда была занята тем, что укрепляла обломок бизань-мачты с навешенным на верхушку канифас-блоком для отводки большого каната на бизань-шпиль,[97] с помощью которого можно было затем придать канату необходимое натяжение.
После обеда боцман достал присланные с судна корпию, бинты и мазь и занялся нашими увечьями, начав с матроса, лишившегося пальцев; к счастью, рана была чистой и заживала хорошо. Затем мы отправились на край утеса и сменили нашего наблюдателя, чтобы он мог наполнить доброй пищей пустоты, еще остававшиеся у него в желудке, поскольку, пока мы обедали и читали письмо, мы передавали ему хлеб с ветчиной и сыром, так что никакого особого ущерба наш товарищ не потерпел.
Час спустя боцман сказал, что, похоже, экипаж корабля начинает натягивать большой канат, о чем упоминалось в прочитанном нами письме. Услышав эти слова, я тотчас отправился на обрыв наблюдать за тем, как пойдет дело, ибо у боцмана имелись некоторые сомнения относительно того, сможет ли бизань-шпиль натянуть канат так, чтобы он поднялся над водой достаточно высоко и переправляющимся по нему людям не грозила опасность быть схваченными гигантской каракатицей или морскими дьяволами.
Незаметно подкрался вечер; мы приготовили кучи водорослей для костров и снова стали следить за тем, как натягивается канат. Он поднимался из воды понемногу, едва заметно для глаза, но наконец настал момент, когда он полностью повис в воздухе, заставив нас испытать облегчение и радость. Мы даже помахали в знак одобрения нашим друзьям с корабля на случай, если кто-то из них смотрел сейчас в нашу сторону. Работы, однако, оставалось еще много; правда, канат больше не касался воды, но его предстояло поднять еще выше, чтобы он мог послужить осуществлению наших планов. Между тем уже сейчас канат натянулся довольно сильно, в чем я убедился, положив на него ладонь: при такой длине даже просто выбрать слабину означало подвергнуть его нагрузке в несколько тонн. Немудрено, что боцман с каждой минутой выглядел все более озабоченным; он то и дело вставал и обходил валун, на котором был закреплен канат, осматривал оклетневанные места и узлы, а потом отправлялся к краю утеса, чтобы проверить, на месте ли батенс. Пока все было в порядке, однако боцман продолжал недовольно хмуриться.