Я иду в другой конец кухни, поглядывая на потолок. Его участок над рабочим столом явно не относится к первоначальному потолку. Краска не совсем соответствует остальной части кухни, и есть видимый шов вокруг пятна, которое было заменено. В центре — сероватый овал, где потолок начал проседать.
Пятно от воды.
Несмотря на то что оно выглядит десятилетней давности, пятно означает, что в потолке в какой-то момент что-то начало протекать. Это совсем не здорово.
В дальнем конце кухни я не утруждаюсь и даже не спускаюсь в подвал с каменными стенами. Шепот холода и сильный запах плесени, доносящийся от двери, говорят мне, что это место лучше исследовать днем с защитным снаряжением.
Итак, обратно на первый этаж, в круглую гостиную, которая оказалась меньше, чем я себе представляла. Как и весь дом. По описаниям моего отца, Бейнберри Холл казался больше — похожее на пещеру место, которое обычно встречается только в готической литературе. Этакий замок Мандерли на стероидах. Реальность не так грандиозна. Да, он большой, если сравнивать с обычными домами, но тесный, чего я никак не ожидала, и он кажется еще теснее из-за темной деревянной отделки и пыльных обоев.
Гостиная загромождена мебелью, покрытой тряпками, отчего она похожа на комнату с привидениями. Я сдергиваю чехлы, создавая клубы пыли, и когда они оседают, я вижу настолько тонко отделанную мебель, что ей место только в музее.
Наверное, это мебель семьи Гарсон. Такие вещи мои родители точно не смогли бы себе позволить в то время. Особенно секретарский стол из вишневого дерева, стоящий у изогнутой стены с окнами в передней части комнаты.
Он выше меня и вдвое шире, нижняя половина стола состоит из полки, которую можно опустить, чтобы подстроить ее для письма, и нескольких ящиков. На верхней половине есть дверцы, которые, распахнувшись, как крылья, открывают аптекарские ящички для чернильниц и ручек, маленькое овальное зеркало и деревянные щели для писем — этим папа точно не пользовался. Он просто сложил письма на опущенной полке. Просматривая пыльную кучу, я нахожу нераспечатанные счета, старые листовки и выцветшие рекламные проспекты продуктовых магазинов, некоторые из которых датируются прошлым десятилетием.
Рядом с ними лежит золотая рамка. Я поднимаю ее и вижу фотографию нашей семьи. Пожалуй, это было до того, как мы переехали в Бейнберри Холл, потому что мы все кажемся счастливыми. Особенно мои родители. Они были красивой парой. Мама, изящная и бойкая, прекрасно контрастировала с неряшливой красотой папы. На фотографии рука отца обвилась вокруг талии мамы, притягивая ее к себе. Она смотрит на него, а не в камеру, и улыбается такой улыбкой, какую я не видела уже много лет.
Не очень-то большая счастливая семья.
Вот только недолго.
На фотографии я стою перед родителями с косичками и без переднего зуба, что портит мою широкую ухмылку. Я выгляжу такой юной и беззаботной, что едва узнаю себя. Я поднимаю взгляд к овальному зеркалу стола и на мгновение сравниваю эту женщину с девочкой, которой была раньше. Мои волосы — теперь чуть темнее — свободно падают на плечи. Когда я широко улыбаюсь, копируя выражение лица на фотографии, это кажется мне натянутым и неестественным. Мои карие глаза почти не изменились, хотя теперь в них появилась жесткость, которой не было в юности.
Я ставлю рамку, поворачивая ее так, чтобы фотография была не видна. Мне не нравится смотреть на эту более молодую и счастливую версию себя. Это напоминает мне о том, кем я когда-то была и кем могла бы стать сейчас, если бы не Книга.
Может, Элли была права. Может, я к этому не готова.
Я стряхиваю с себя эту мысль. Я здесь, и у меня много дел, включая дальнейший осмотр стола. Среди стопок почты лежит серебряный нож для писем, такой же старый и богато украшенный, как и сам стол. Это подтверждается, когда я беру его и вижу инициалы, витиевато выгравированные на ручке.
У.Г.
Мистер Уильям Гарсон, судя по всему.
Я кладу нож обратно на стол, а моя рука тянется к бумаге возле него. Когда-то сложенный пополам, теперь он лежит лицом вниз. Когда я переворачиваю листок, то вижу одно слово, написанное чернилами — буквы широкие, заглавные и жирные.
ГДЕ??
Такой немногословный вопрос, который вызывает несколько других. Где что? Почему кто-то это ищет? И, главное, кто это написал? Потому что это определенно не почерк моего папы.
Я подношу бумажку ближе к лицу, как будто это поможет лучше понять ее смысл. Я все еще смотрю на эти выразительные вопросительные знаки, когда слышу шум.