— Тильда?! — вскричала Марианна. — Она разве жива? Девяносто?! Да что она выдумывает? Ей больше ста лет! Я с ней жила в одном доме, мне было три года, а ей уже шестнадцать! У нее отец Осип — очень женщин любил. Один раз он вскочил у всех на глазах в пролетку с лошадями, усадил туда какую-то красотку и уехал.
— И до сих пор не вернулся! А мы его все ждем! — послышался голос Тильды. — Кто там у вас говорит? — она спрашивает.
— Тильда! — кричит малышка. — Это я, Марианна!
— Сюзанна — Марианна?
— Помнит! — захлопала в ладоши малышка. — Сюзанна — это мой близнец.
— А где она сейчас? — спрашивает Тильда.
— Ушла с подругами навещать свою первую учительницу…
Марчелло только диву давался.
— Я с ума сойду, — сказал он, принимаясь за новый сэндвич. — Если этим малышкам под девяносто, то сколько же лет их первой учительнице? Сто двадцать?
— За прекрасных дам! — знай себе, тостировал Грегоре. — За то, что они еще в здравом уме и ясной памяти!
— Какая белиберда! — воскликнула Марианна. — Давайте лучше выпьем за нашу неувядаемую красоту и таланты!
— У меня очень много талантов, — скромно заметила Рита. — Но самый главный — стереоскопическое зрение. Это обнаружилось во время Великой Отечественной войны, когда я служила в артиллерии. Я видела, какой самолет летит ближе к пушке, какой дальше, — невооруженным глазом. Таких стереоскопистов у нас на батарее было только двое — я и Зинкина. Нам даже за это полагалось молоко!..
Одним словом, возвращается Серафим и застает весьма живописную картину: посреди кухни стоит Маргарита с пылающими щеками:
— Тут наш комбат, — с жаром, жестикулируя, рассказывает она, — отдает приказ: «Батарэя, к бою!!!» Он был хохол! Ах, как он пел эту песню: «Рэвет и сто-о-огне Днiпр широ-окiй»… Мессершмиты: «У-у-у!!!», — гудит Рита. — Смиррно! Встать!
Марчелло и Грегоре вскочили, вытянулись во фрунт. А Марианночка хотела встать, но не смогла и осталась сидеть.
— Вольно! — скомандовала Маргарита.
Гастарбайтеры сели.
— Да здравствует наша непобедимая сталинская артиллерия! — крикнула Рита.
— Ура! — послышался голос Фимы из прихожей.
Все вздрогнули и обернулись.
— Ребята, муж вернулся, — смущенно сказала Рита. — Познакомься, Фима, это наши слесари-сантехники.
— Мы попросили их оказать нам честь пообедать с нами, — церемонно добавила малышка.
— И они, конечно, любезно согласились! Что ж, их можно понять, такими девушками не бросаются!.. — проговорил Серафим, с неописуемым ужасом узнавая на кухонном столе свою китайскую бутылочку, с синей пагодой на фоне изумрудных гор, утопающих в сиреневой дымке…
Марчелло и Грегоре торопливо стали пробираться к выходу.
— Спасибо, нам пора! Под вами — потоп, мы только зашли — посмотреть, не вы ли тому причиной.
— Я тоже побегу, — сказала Марианночка. — Мне завтра статью про Дельвига сдавать в журнал.
Гости ушли, а Серафим, бледный, как полотно, трагически поднял над головой опустошенную бутылку с загадочными письменами. Долгое время он стоял так, суровый и величественный, оцепенев, словно Лот, обернувшийся на Содом и Гоморру.
Наконец, он произнес:
— Знаешь ли ты, Маргарита, что сей напиток бессмертия, утоляющий любую жажду, мне лично сорок два года назад подарил Мао Цзэдун!
— …Значит, эта бутылка тебе досталась бесплатно! — заметила Рита слегка заплетающимся языком. — Ну, Фима, — сказала она, не сводя с него умудренного жизнью взгляда, — не будешь же ты, взрослый разумный человек, всю жизнь хранить память об этом хунвейбине.
Так наша сплоченная корпорация лишилась как минимум еще семнадцати тысяч долларов. И бывший председатель Верховного суда Павел Дмитриевич Торощин, к которому отлучился Фима, покинув свой пост сторожевой в тот злополучный день, ничем не компенсировал эту утрату.
— Ой, Серафим, — воскликнул он, — если бы ты вчера обратился, у меня было. А сегодня утром я все деньги отдал, накопленные мной за много-много лет… Знаешь, есть такая услуга — можно предложить своим именем назвать планету. А то планет понаоткрывали, уже не знают, как называть. И ты можешь внести предложение, за деньги, я повторяю. Есть уже звезда «Coca cola», есть МЕНАТЕП-банк… А теперь над вашими головами навеки воссияет планета «Судья Торощин»!..
Желая хоть как-то загладить свою вину, Рита поехала сдавать в Исторический музей четыре килограмма прижизненной ленинской автобиографии, 1923 года, надеясь немного подзаработать, но ее так энергично благодарили, чуть ли не полчаса пожимали руку, словом, довольно быстро выяснилось, что они это приняли в подарок.