Кеша вынул из кармана салатовый конверт, на нем марка с изображением горы Фудзи, нарисованной Хокусаем, с печатью города Осака — первое известие от Потеряева с тех пор, как его паром отплыл из Владивостока. Письмо пришло еще утром, но его даже некогда было прочитать!
«Дорогие мои земляки! — начал Кеша, а мы сели вокруг и стали слушать. — Как вы там, на Большой земле, на Родине, в России? Живы ли? Приобрели ли недвижимость?
Иннокентий, здравствуй! Должен извиниться, что не сразу вышел на связь, когда со мной стряслось невероятное происшествие, о котором мог бы только мечтать любой учитель по астрономии, я уж не говорю — по географии. Все бы ничего, случись это лично со мной, однако — крепись Иннокентий! — пострадала луна, дорогая наша кормилица, вот что печалит меня до невозможности и страшно огорчает.
Но — слушай по порядку.
Сначала все шло хорошо. Погрузил я луну на паром, сам устроился в каюте второго класса, вид из окошка — океан, красоты неописуемой! Примерно три часа плыли мы при попутном ветре, на небе — ни облачка, вода — ты не поверишь — чистейшая лазурь! И некоторое время паром сопровождали дельфины!
А через три часа, после того как мы вышли в открытое море, вдруг начало штормить. Настолько резко переменилась погода! Паром кидало из стороны в сторону. Все пассажиры и члены экипажа надели спасательные жилеты. Я надел два. На всякий случай. Шторм, Иннокентий, был такой силы, что наше суденышко трепало как щепку.
Я выскочил на палубу проверить, как там луна? Она была упакована мной в специальный непромокаемый ящик, и этот ящик был закреплен на верхней палубе. Что там творилось — какой был кавардак! Волны хлестали, матросы ползали по-пластунски от борта к борту, ящики с грузом летели за борт.
Нам всем велели спускаться в шлюпки, потому что обнаружилась большая пробоина в борту, и паром мог с минуты на минуту перевернуться.
Вдруг я увидел, как один ящик разломался на куски, из него вылетела наша луна. Она плавно опустилась на волны и заскользила по океану. Я закричал матросам, которые держали весла и управляли шлюпкой, что надо спасти луну, вот она, там, на волнах.
Но когда они обернулись и посмотрели, куда я показывал, ее там уже не было. Она утонула. Кеша, прости меня, не уберег я нашу луну, белолицую красавицу. Как распроклятый Стенька Разин, что персидскую княжну потопил, так и я — утопил нашу королевну. Даже пузырей не было видно. Так она канула в воду.
Сам я подумал, уж не прыгнуть ли мне за ней, но японские матросы схватили меня крепко и привязали к скамейке. Через два часа нас подобрал японский рыболовецкий сейнер, где меня обогрели и подсушили. Накормили суши и дали сто граммов саке. Отвезли в порт, поселили в спецприют для потерпевших кораблекрушение.
Так как весь мой скарб потонул, то выдали мне одежду, деревянные башмаки и зубную щетку. Вот живу уже здесь вторую неделю, изучаю японский язык по комиксам манга, уже могу объясняться с персоналом. А поскольку все мои документы пропали, то теперь я могу считаться гражданином мира. Поэтому я решил пока здесь остаться и пустить корни. Поживем — увидим.
Сумимасен, Иннокентий-сан, за то, что я не выполнил возложенную на меня планетарную миссию по продвижению твоего искусства за рубеж.
Мы сидели молча, потрясенные, опустошенные, не поднимая глаз на Кешу. Когда он прочитал последние строки и отложил письмо, всем стало ясно, что последний шанс был эвфемиридой и этот шанс утонул вместе с дорогой и всеми любимой луной.
— Что ж, — сказал Кеша голосом человека, разом вышедшего за пределы надежд и опасений, — буду писать картины, а то все хеппининги да перформансы. Пора становиться классическим художником — из пуха и сухих цветов создавать пейзажи, как те ребята. У них, наверное, нет проблемы, где достать денег?
пропела Рита.
— Я пойду поставлю чайник, — сказал мальчик.
— Ставь, — сказала Рита. — Но учти, у нас чайник просто светится. Светит, но не греет. Его лучше как лампочку использовать.
— Господи! — воскликнул мальчик. — Лучше б ты этого не говорила! Только все мои надежды рушите. Тася, я тебе не пара!..
— Какая ерунда! — Тася подошла и обняла нашего мальчика. — Ты мой рододендрон, мой клевер, мой тысячелистник…
— А ты, Кеша, мой птичий горец, — сказала я мужу и тоже его обняла.
— А ты — …моя крушина, — рассеянно проговорил Кеша. В глазах у него стояли слезы.