Лицо Воеводина вытянулось. Только в карих глазах полыхал лукавый блеск. Наклонился, чтобы скрыть улыбку. Мария Петровна заговорила строже, резче:
— Не рискуй! В партии много дел, требующих настоящей смелости… Не форси! Стыдно… Кстати, перестань среди бела дня рассовывать солдатам листовки. Ребят вводишь в искушение! Александр Македонский! На Немецкой заприметил солдата, так сразу к нему бросился и за обшлаг листовку: «Почитай, служивый!» Солдат оторопел, а ты деру! Глупость одна! А если солдат не растеряется и тебя арестует? Пять лет тюрьмы! К чему?!
Воеводин почесал в затылке. Узнала все же… Плохо. Он посмотрел на Марию Петровну сбоку и понял, что рассержена всерьез… Конечно, права. Больше форсу, чем смысла. Только надоело осторожничать.
— Жаль, что вам не придется участвовать в маевке! — сказал, чтобы переменить разговор, встряхнув махру в цветастом кисете. — Хорошо хоть, на Зеленом острове послушали нашего брата… Страсти-то какие разгорелись!
— Хитер! Далеко пойдешь! — откровенно расхохоталась Мария Петровна. — Дипломат… Дипломат…
Собрание на Зеленом острове было памятным. От Бабушкина взвоза до острова добирались на лодках. На берегу в ресторане, Приволжском вокзале Барыкина, гремела музыка. Пьянствовали купцы. С реки вокзал был очень красивым — двухэтажный, резной, с шатровыми крышами и золочеными шпилями. Занавеси на лоджиях второго этажа натянулись парусом — отчего он казался белым, воздушным, как чайка в полете. В солнечных лучах рассыпались фонтаны. На широкой лестнице, заплетенной диким виноградом, плясали цыгане.
А рядом покосившиеся домики, прилепленные друг к другу, словно ласточкины гнезда. Темнели крыши кабаков, вывески трактиров Миллионной улицы, заселенные волжской беднотой.
На Зеленый остров Мария Петровна выезжала вместе с мужем Василием Семеновичем. Дул ветерок. Василий Семенович поднял воротник парусинового пиджака и недоуменно смотрел на пьяный разгул Приволжского вокзала Барыкина. Он не переносил шума, купеческого молодечества. От пристани отвалил пароход «Жертва». Расходились волны, лодку стало раскачивать. Мария Петровна опустила руку в воду, испытывая упругое течение и приятный холодок. Волга бурлила, полноводная, стремительная. «Быстрина», — сказал гребец и, поплевывая на заскорузлые ладони, приналег на весла…
И здесь, в тихом домике, Воеводин опять заговорил о демонстрации, об оружии, о том, что волновало его и заботило.
— Нет, нельзя идти без револьверов на башибузуков! Казачков, как всегда, подпоят и по нашим спинам запляшут нагайки! — Мальчишеский голос звенел от возмущения. — Нас будут лупить, а мы песни петь?!
— В партии есть дисциплина. Приняли решение — не брать оружия! Значит, не брать! — Мария Петровна взглянула на огорченное лицо Воеводина, добавила мягче: — Хочется, чтобы решения выполняли сознательно. Оружия мало, с регулярными частями рабочим не справиться, да и боевой выучки нет. Первый же выстрел даст повод для расправы. Солдаты будут расстреливать демонстрантов, а царские суды приговаривать к виселицам!
— Так и хвостист кричал на митинге! — горячился Воеводин; его смуглое лицо покраснело, стало бронзовым. — В голове дурака не дозрело, вот и кричит: мол, нужно выжидать…
— Выжидать нечего! Демонстрация состоится — это большое дело! Но оружие положения не спасет, а вреда принесет много. Демонстрация превратится в избиение! — закончила Мария Петровна.
— Рабочие под казачьи плети не пойдут! Драки мы не боимся! Лишь бы драка пошла на пользу революции! — Воеводин прихлопнул рукой по колену. — Камень, палки, гайки — все оружие!
— Что ж! Нужно быть готовым! — Мария Петровна разлила клейстер. — Пора, товарищи! Встретимся в одиннадцать…
Дверь хлопнула. Трое вышли последними. Прихватив пачку листовок, распрощалась с хозяйкой и Мария Петровна. Она также хотела до рассвета добраться домой. Листовки же разбросать у Архиерейской усадьбы, близ полицейского управления, места людного и шумного, куда запретила приближаться Воеводину.
Соборная площадь
У дома купца Бендера, богатого сарпинщика, Мария Петровна остановилась. Чадил уличный фонарь с конопляным маслом, забытый с ночи. На горбатом мостике, приподнимавшемся над канавой для стока воды, торчал городовой. Доносился звон конки с Московской улицы. У католического собора, серого, неприветливого, народ. Уныло позванивали колокола. Тащились возы на Верхний базар. По булыжнику цокали копыта.
В полуциркульных окнах лавки Бендера красочные материи, дорогие сукна. Мария Петровна неторопливо зашла в магазин, придерживая большую корзину, с которой частенько ходила на рынок.