А ночью новый обыск… Вновь разбросанные книги. Василий Семенович, как всегда после обыска, недовольно косился на жену, жаловался на сердце. Она уговорила его пройтись в Липки с девочками: прогулки по саду всегда его успокаивали.
Мария Петровна уселась за работу. Приходилось сличать записи, дополнять, готовить их для отправки в Женеву Ленину…
Председатель суда остановил Воеводина:
— Господин Воеводин, мы видим, что вам неприятно русское правительство, но зачем вы так резко отзываетесь о нем?
— Какое там неприятно! Я ненавижу это подлое самодержавное правительство и всю жизнь свою буду бороться против него. Я с радостью начал подготовлять демонстрацию, на которой во всеуслышание можно кричать: «Долой самодержавие!» И скоро вся рабочая масса повторит этот боевой клич, потому что, только перешагнув через труп монархии, русский рабочий может быть свободен и счастлив…
Перед Марией Петровной ожило скуластое лицо Воеводина с озорными глазами, упрямыми складками на чистом лбу и крепко сжатыми губами. Судьба его тревожила: парню нет и восемнадцати… Может быть, смягчат наказание? Нет, едва ли.
Я один из тех тысяч, которые с раннего детства обречены на непосильный труд и всевозможные лишения. 16 лет я был ни за что ни про что арестован и посажен в тюрьму, затем выслан из Екатеринослава, где я имел заработок, работая литейщиком на заводе, в Саратов, город мне незнакомый… Были дни, когда я не имел не только квартиры, но даже хлеба.
…Мне, как и всему рабочему классу, не оставалось ничего другого, как выйти на улицу и кричать: «Долой капиталистов, долой самодержавие!..»
Мария Петровна делала пометки. Теперь все зашифровать и отправить в «Искру»…
Она отложила перо. Попался Канатчиков. Что-то будет с ним? Ведь она предупреждала. У мастерской вертелись шпики. Канатчиков, почувствовав неладное, отнес гектограф и нелегальщину в надежное место. Ареста ждали, почистились основательно. Только портрет Николая Второго после долгих споров решили оставить… Ранним утром к мастерской подкатили полицейские пролетки. Ввалились жандармы. На складе лежала мебель, которую не удалось вывезти. Но о ней они, видно, не догадывались. Искали нелегальщину, листовки, прокламации, гектограф. Верно, кто-то донес. Канатчиков сидел спокойно. Курил. Жандармы поднимали крючьями половицы, выстукивали потолок, пока не отваливалась штукатурка, перекопали землю во дворе — разыскивали тайник. Шарик охрип от злости, сорвался с цепи и улегся у ног Канатчикова, воинственно скаля зубы. Обыск результатов не дал. Сняли портрет Николая Второго, на обратной стороне которого обнаружили Карла Маркса. Пристав чувствовал себя неловко, препровождая в участок портрет его императорского величества! Арестованных усадили в пролетки, напротив каждого — полицейский с маузером!
Воеводин… Теперь Канатчиков…
Встреча с «Шикарной»
— Как славно отоспалась! — Зинаида Васильевна сладко потягивалась.
Мария Петровна с радостью смотрела на свою старую приятельницу— Эссен. Агент «Искры» приехала в Саратов с паспортом Зинаиды Васильевны Дешиной. Стоял ноябрь 1903 года. Последний раз они виделись в Смоленске. Тогда Эссен арестовали, сослали в Сибирь…
Эссен ввалилась ночью, перепугав Василия Семеновича, решившего, что опять с обыском явилась полиция. Поезд опоздал из-за беспорядков на железной дороге почти на сутки. Мария Петровна встретить ее не смогла. Да она и не предполагала, какого гостя должна встречать.
— Ну, матушка, и грязища же в вашем дорогом Саратове! На вокзале остаться побоялась. Такая роскошная дама… Выплыла из вагона первого класса, за мной — кондуктор, увешанный коробками, как рождественский дед. И вдруг ночевать на станции, как бродяжка! — Эссен говорила быстро, чуть прищурив красивые серые глаза.
— Послушай, как изощряются наши поэты в «Саратовском дневнике». — Мария Петровна обняла подругу.
Эссен стояла заспанная, в зеленом капоте. Невысокая, стройная. Лицо задумчивое, в золоте густых волнистых волос.
— Выпей кофе! Миндальное печенье из кондитерской Жана. — Мария Петровна налила кофе, придвинула вазу. — Потом уж будешь рассказывать.
На письменном столе разбросаны открытки, распечатанные письма, чистые конверты.