Дом на одной ноге

«Из гонимого ветром неизвестно откуда,
Волшебного семечка выросло чудо,
Такое большое, что нет ему ровни.
Ты дерево это назвал бы огромным.
И корни его дали жизнь деревцам,
Что воспитала река-умница.
Живым и прекрасным для зверя и птицы
Лес домом был, но суждено прекратиться
Счастливым годам — все исчезло в мгновенье.
И корни с собой унесли в подземелье
Всех тех и все то, что имелось снаружи,
И их никому теперь не обнаружить»…

Мама остановилась и ошеломленным взглядом окинула всех, кто, притихнув, слушал загадочные слова. Март заметно дрожал. Курт кусал губы. Лимон наклонил голову и как-то странно поскуливал. Енька сгорал от любопытства, поэтому торопливо подхватил:

«Осталась надежда, в которую верят:
По счету седьмой, переживший потерю,
В свое семилетие двери откроет,
И семечко черные дни остановит.
Разжавши кулак, корни выпустят к свету
Всех тех, кто виновен и в ком вины нету.
Кровь той, что слезами удобрила землю
Должна на седьмой день молить о прощенье,
Как та, что от гибели чудо хранила,
Его изменив и все то, что в нем было.
Не сложится „семь-семь-семь“, будет горе,
И семя сгниет, чудо-лес похоронит.
А если седьмой восстановит порядок,
Его ждет приятный и нужный подарок.»

Енька умолк. По спине у него поползли мурашки. Какие таинственные и мрачные стихи. Да и совершенно непонятные к тому же. «Кровь той, что слезами удобрила землю… бр-р-р.» Его сердце стучало, будто он на время пробежал целый километр. Шелест и шепот прекратились, текст исчез с деревянного пола, как будто ничего и не было. Крохотная золотистая точка в центре витража сверкнула, и листья перестали двигаться. Все стояли молча еще несколько минут.

— Какие странные стихи, правда, мам? — нарочито весело сказал Енька, прервав тишину, ему было как-то не по себе, и чтобы приободриться, он стал глупо улыбаться во весь рот, придерживаясь любимого маминого правила — в трудные минуты сохранять на лице улыбку.

— Тут, наверное, жил какой-нибудь очень талантливый человек. Писатель или, может быть, художник. Слова такие запутанные, трудно понять, о чем они. Какое-то чудо… Седьмой… Волшебное семечко… А картина, вы только посмотрите, какая работа, стеклышко к стеклышку. Красота! — мама, очнувшись, заговорила скороговоркой.

Курт и Март посмотрели на нее как-то странно.

— Некоторым не мефало бы немного поднабраться ума, — проворчал Курт, кидая в ее сторону недобрый взгляд, тяжело вздыхая и забираясь в очаг.

Снаружи ничего, кроме окон, расчищать не стали, дом всем нравился таким, какой он был сам по себе. Прекрасный и загадочный, весь увитый зеленью. И так чудесно было любоваться закатом, сидя на его высоком крылечке, будто бы на балконе!

К ночи пошел сильный дождь, и, засыпая, Енька слышал, как на крышу дома с одной стороны падали кедровые шишки, а с другой гулко перекатывались яблоки. Он стал считать, кто победит — кедр или яблоня, сбросив больше, но сбился. Лимон, несмотря на дождь, спал на свежем воздухе, у печной трубы, бурундуки и ежи, сколько их ни звали, остались ночевать, как обычно, — одни под корнями кедра, другие — в зарослях смородины под домом, белая куропатка куда-то подевалась, Енька подумал, что она, наверняка, нырнула в колодец, чтобы спрятаться от надоедливых капель, или улетела в лес. Бестолковые велосипеды пережидали непогоду, прислонившись к стене в столовой. Большая свечка под потолком чердака слегка раскачивалась от порывов ветра, отбрасывая замысловатые тени, но сам дом стоял крепко.