— Вазве не знаефь? Пофел добывать тебе малину! И помни, ты обефала кафу! — он склонил голову набок и причмокнул, как будто это не они с братцем только что съели почти весь пирог, запив его киселем.
Весь день Енька уговаривал Марта покататься с ним на велосипеде. Мама была занята — она перебирала, вытряхивала и раскладывала на солнышке одежду из сундука. Дело кончилось тем, что несчастный Март, которому надоело отбрыкиваться, попробовал взгромоздиться на сиденье, свалился в высокую траву и с досады как следует запустил в «глупую табуветку с вучками» своим ботинком. Эта затея с самого начала была обречена на провал — коротконогий Март не доставал до педалей. Но Еньке так хотелось покататься. И ему было так жаль, что поодиночке велосипеды передвигаться не умели. От нечего делать он связал рули красной ленточкой. Зачем он это сделал, и сам не знал. Почему-то вспомнились слова о помолвке. Что это слово означало, он толком не понял, но ему почему-то показалось, что это нечто вроде того, когда двое делаются каким-то образом связанными друг с другом. Вдруг — о чудо! — велосипеды послушно поехали рядышком, руль к рулю, так что Еньке показалось, что ему даже и не нужно управлять. «Теперь они точно вместе!» — подумал он, и ему стало весело. Он мог кататься, когда ему вздумается и ехать куда угодно! Мальчик распевал во все горло и нарезал круги вокруг дома и колодца, так что у Юки, пристально наблюдавшей за ним, закружилась голова, и она улетела в лес.
После полудня Курт ввалился в дом, действительно волоча за собой большую плетеную корзину с ароматной лесной малиной. Ни слова не говоря, он швырнул ее под стол и принялся помогать Марту разогревать кастрюлю. У того в одиночку ничего не получалось. Мама принесла из колодца муки, которая превратилась в манку, как только Март бросил в ведро несколько очень мелко порубленных стебельков заветной травы. Вернулась от колодца мама слегка растерянной, хотя и она тоже как-то дала себе зарок ничему не удивляться. Потом они все втроем уселись за стол, причем близнецы залезли на него чуть ли не с ногами, чтобы было удобнее, и стали рисовать. Мальчик внимательно наблюдал, как Курт, высунув язык, старательно выводит на бумаге какие-то немыслимые каракули. Еще раньше он нарисовал для них картину, изображающую солнце, речку и горы, одним словом, такую знакомую всем местность, и Курт поклялся, поспорив на свою порцию каши, что сможет сам написать внизу ее название. Мама помешивала в большой кастрюле кашу. Лимон увивался вокруг нее в ожидании ужина, смешно высунув язык.
— Теперь я знаю, кто написал нам записку, — уверенно сказал Енька, следя взглядом за карандашом.
— Одно слово я, одно слово он, — гордо вымолвил Курт, наклоняя голову поочередно то в одну сторону, то в другую и разглядывая свое творчество. — Но кавандаф мы нафли только чевный. А вот ты молодец, целых семь фтук! — и он дружески похлопал мальчика по плечу.
Март кивнул:
— А Юки отнесла.
Мама наложила всем полные тарелки, добавив в каждую малинового сиропа. Она открыла было рот, чтобы что-то сказать, но в это время Курт недовольно заерзал и усиленно запыхтел. Он уже бросил выводить свои закорючки, которые было совершенно невозможно разобрать, и все внимание уделил каше.
— Ты не добавила незабудок, — угрюмо буркнул он и отложил ложку.
— Всегда в кафу нужно класть незабудки, — с серьезной миной изрек Март.
— А зачем? — осторожно спросил Енька.
Все-таки он немого боялся показаться невеждой.
— Зачем, зачем, мавш! — дружно щелкнули его по макушке близнецы, и он, смекнув, что для вопросов времени нет — каша стынет, — стремглав припустил за дверь, сорвал в висящей у входа корзиночке четыре маленьких голубых цветка и положил их по одному каждому в тарелку.
— Суп ефе куда ни фво, но кафа… — укоризненно покачал головой Март. — Незабудки пвежде всего!
И действительно, каша с незабудками и малиновым сиропом оказалась необыкновенной. С нежным сладким вкусом, слегка отдающим ванилью. От нее делалось легко и весело на душе и хотелось петь.
— Незабудки пвидают физни свефесть! — мудро изрек Курт, вылизывая тарелку и недовольно косясь на пустую кастрюлю, из которой Март пальцем выскребал остатки каши.
— А где ты был так долго? — спросила мама, собирая пустые тарелки. — Ты же мог заблудиться.
Когда близнецы вдоволь насмеялись, Курт сказал:
— Никогда не потевяются те, у кого двузья бувундуки. Дай-ка мне лучфе чевешневого сока.
— Нуфно было попвосить кое-кого очень упвямого, чтобы он певестал пвятаться, — добавил Март, отправляя в рот палец с остатками каши.