После такого рассказа хотелось плакать. Курт и Март шмыгали носами и смотрели себе под ноги. А мама с ужасом думала о том, что столько времени бедные дети жили с одной только мыслью о том, как они виноваты и о том, что натворили.
— А велосипеды откуда взялись?
— Это две мыфки. Когда мы зафли в дом, Лимон стал гоняться за ними. Больфе внутви никого не было. Дом фе был совсем новый.
— Ну вазве что туда успела налететь всякая мелюзга: комав, шмель, фук, паук со своей паутиной и пвочая мелкотень, — досадливо махнул рукою Курт.
— «И корням во мрак унести захотелось все то, что когда-то снаружи пригрелось»…, — задумчиво прошептал Енька, глядя на тени на стене, отбрасываемые предметами.
Ему вдруг пришли на ум эти загадочные слова. Он не был уверен, что процитировал правильно, но теперь для него фраза обрела, наконец, смысл.
— Да, двужок, никак нельзя сказать, что у тебя преотличная память, — заметил Курт и вздохнул.
— Мы были тогда такие фе, как ты тепевь…
— А эта девочка, котовая попвосила девево сделаться домом… — замялся Март, пожирая Еньку глазами.
— Что? — встрепенулся мальчик, потому что интуиция подсказывала ему, что сейчас в рассказе наступит кульминация, то есть начнется самое интересное.
— Это и есть твоя таинственная «бабуфка», котовая оставила тебе наследство, — сказал один.
— Только пра-пра-пра-пра…
— Много ввемени тому назад, — подтвердил другой.
— Уже никто не помнит, сколько точно…
— Ведь ты о нем мечтал, да?!
— И тебе полагается его получить. — с какой-то странной уверенностью в голосе сказали малыши.
— Но погодите, — вскинулась мама, — при чем здесь Енька? У нас нет здесь никакой бабушки, все мои родственники вообще живут…
— На двугом конце земли…, — хором продекламировали братья.
— Эй, постойте, — заволновалась мама, — так значит, те слова, которые мы слышали, когда дверь была расчищена от пыли и открылась, они про этот дом? И про вас?
— Да ну! Что вы, — скромно потупился Март, — они больше пво вас! — горько усмехнулся он.
— Мы больше ничего не можем вам гововить. Вы все слышали сами.
— Что. Это. Значит? — медленно спросил Енька, глядя на маму.
— Да что это вы такое говорите! — почти одновременно с ним вскрикнула она.
Братцы почесали в затылках, словно не зная, что еще добавить, и удалились. Этой ночью в доме все долго не спали. Мама сидела в своей комнате и тупо смотрела на сундук, словно ожидая, что из него выпрыгнет что-нибудь волшебное и ответит на все ее вопросы и разгадает все загадки. Она все думала-думала до тех пор, пока ей не стало казаться, что ее мозги превратились в большую тыкву, наполненную раскаленными угольками. В голове вертелась заунывная песня близнецов, то из нее, что она помнила. Она почему-то заметила про себя, что братья иногда ведут себя как дети, а иногда как взрослые или даже умудренные жизнью старики. И это странно. Мальчик изо всех сил пытался восстановить в памяти слова дерева, которые услышал на второй день, но они путались у него в голове. Мелькали какие-то «корни, кровь, семечки, подземелье». Еньке снова стало жутко, он почувствовал, что очень устал от всех этих загадок, и провалился в сон.
Семь
«Как же я сразу не догадалась! — ругала себя мама, быстрым шагом направляясь в столовую. — Семь — это же семя, семечко. Это что-то вроде пароля! Если семечко оживет, главное дерево сможет возродить чудесный лес, он снова вырастит деревья и вернет наверх всех, кто стал подземным жителем, а это, согласитесь, не очень-то приятно, если ты им не родился. Только нужно об этом хорошенько попросить!»
И она почти побежала к двери.
— Семьсемьсемь! — позвала она неуверенно, и еще раз. — Семьсемьсемь.
— Это же тебе не кувица, — мрачно изрек Курт, слоняющийся по столовой, не зная, куда себя деть.
Несмотря на столь ранний час, они с братцем были уже на ногах. И оба выглядели непривычно напряженными. Свои непослушные вихры на головах коротышки пригладили, как могли, и от этого у них был довольно глупый вид.