От Бена не ускользнула пробежавшая по лицу его собеседницы тень. Он внимательно посмотрел на Кэт, пытаясь поймать своими серыми глазами причину смены настроения.
– Еще чаю?
Девушка кивнула.
– Эта Викки… – Он аккуратно нащупал правильную нить. – Вы поссорились?
Кэт приняла из его рук чашку и вскинула на него ресницы.
– Почему?
– Не знаю. – Они сидели друг напротив друга, разделенные небольшой клетчатой скатеркой, на которой лежали пироги и фрукты. – Ты будто оступилась на ее имени, и мне так показалось, что упоминание о ней для тебя более… – Теперь Бен сам споткнулся на слове. – Сложное, чем об Элайзе.
– Да, это правда. С Викторией мне всегда было сложнее общаться, но мы все равно близкие подруги. Мы не… – вдруг тяжелый ком подкатил к горлу, – не поссорились, нет. Я опасаюсь, что у нее сейчас могут быть некоторые неприятности, от попадания в которые я должна была отговорить ее, но не смогла… – Кэт поставила чашку на скатерть и снова увела взгляд на гладь озера. Теперь она уже не была столь спокойной. Туда-сюда сновали стрекозы, то и дело задевая поверхность воды, чуть дальше от берега плескали чешуйчатыми хвостами рыбы.
– Мы не можем решать за других людей. – Бен тоже отставил чашку, уголки губ его на мгновение дернулись вниз, и лицо приобрело сосредоточенное выражение, так что у начала бровей проклюнулись легкие складочки, которые бывали там редко. – Если бы ты знала, сколько я пытался вытащить отца из этой его живой комы. – Он теперь тоже не смотрел на собеседницу, отвернув голову и через плечо глядя на озеро. – Но потом я понял, что решение всегда за самим человеком. Можно помочь ему, когда он будет принимать это, поддерживать, когда будет пытаться. Но нельзя сделать самый важный шаг за него. – Бен невольно сжал правую руку в кулак. – Тогда, когда мы с тобой столкнулись на почте, я как раз вышел после разговора с ним. Мне иногда кажется, что моя мама, которой давно нет, живее, чем он… Это звучит ужасно, да?
– Нет. – Кэт уже давно смотрела на него, а не на воду, она помотала головой. – Нет, я понимаю, о чем ты. Это очень тяжело.
– Может быть, я должен был остаться? Там, с ним?
– Это что-то изменило бы?
– Не знаю. – Бен покачал головой. – Я думал, что мои путешествия, моя работа гидом вдохновят или хотя бы порадуют его.
– Я думаю, он рад за тебя, даже если не показывает этого ясно.
Теперь они уже смотрели друг на друга. Ее янтарные глаза были светлее, чем до этого, отражая и преломляя в прожилках солнечные лучи, игравшие также на каштановых прядях ее волос, выбившихся из пучка. Его серые глаза, наоборот, были чуть темнее сейчас: Бен сидел спиной к солнцу. Складки у бровей исчезли, и лицо снова было приветливым и дружелюбным. В этот момент он казался Кэт добрым и удивительно бесхитростным, его прямота была приятна ей, и его присутствие, на удивление, не заставляло ее нервничать.
– Как ты смотришь на то, чтобы еще прогуляться? – спросил Бен. И, когда Кэт с улыбкой кивнула, поднялся и протянул ей руку.
Заскучавший Пиджен тут же подскочил, всем своим существом изъявляя готовность двинуться дальше.
Погрузив зубы в твердую хрустящую мякоть яблока, Роджер так и замер, не закончив челюстью дело. Его глаза были прикованы к одному абзацу, в который он вгрызался более сосредоточенно, чем во фрукт. В одной из книг, принесенной им из городской библиотеки, Роджер наткнулся на упоминание и разбор различных шаманских практик, в том числе там была глава, посвященная табу, то есть определенным запретам, которые нельзя было нарушать ни при каких обстоятельствах. Приведенные в книге примеры показались мальчику на редкость глупыми и даже комичными. Если до этого он читал о различных религиозных практиках и обрядах, происхождение которых часто объяснялось условиями жизни людей в момент возникновения этих запретов и традиций, то данные табу уж совсем, по мнению Роджера, выглядели неоправданно. Однако не это заставило его забыть про яблоко, а то, какой, оказывается, силой могла обладать вера в эти запреты. Так в том самом абзаце описывался случай, когда ученым-этнографам удалось наблюдать нарушение табу в действии. Одному из аборигенов племени, проживавшем на далеком тропическом острове, было запрещено прикасаться к куску мяса, от которого откусил уже вождь. Но в момент пиршества в день посещения деревни учеными несчастный отлучился от «стола» и, вернувшись, неосознанно нарушил табу. Это повергло одноплеменников в ужас, о чем они не замедлили сообщить ему. И, лишь услышав это, он… лег и умер!