Де Йонг фыркнул, ноздри у него раздувались. Он подошел к задней двери, открыл ее и поманил кого-то пальцем. Смуглый человечек, который привез Люси на место убийства, вошел в комнату, жмурясь от яркого света.
— Селлерс, скажи, пожалуйста, этим добрым людям, что ты делал, когда приехал к дому миссис Уилсон в Филли вчера вечером?
— Я разыскал дом, все путем, вылез из машины и позвонил в дверь, — утомленным голосом докладывал детектив. — Никого. Дом темный. Это просто частный дом, понимаете? Подождал я малость на крыльце и думаю: обойду-ка дом кругом. Задняя дверь заперта, как и главная, подвал тоже. Я сунул нос в гараж. Двери закрыты. Железяка на двери вся проржавела и сломана, замка и в помине нет. Я открыл створку и включил свет. Гараж на две машины. Пустой. Закрыл, значит, дверь и вернулся на крыльцо, и ждал, пока миссис Уилсон не пришла...
— Спасибо, Селлерс, — произнес Де Йонг, и смуглый человечек удалился. — Итак, миссис Уилсон, вы не ездили на машине в город в кино; вы сами сказали, что поехали на трамвае. Так где же была ваша машина?
— Моя машина? — растерянно переспросила Люси. — Да этого быть не может! Он... он, наверное, заглянул в чужой гараж. Я выезжала ненадолго вчера днем и вернулась в дождь, поставила машину в гараж и сама закрыла дверь. Она была там. Она должна быть там.
— Ее там нет, раз Селлерс говорит, что нет. Вы знаете, что с ней случилось, миссис Уилсон, знаете?
— Я же говорю вам...
— Сказка про белого бычка!
— Больше ни слова, Лю, — спокойно посоветовал сестре Билл. Он выступил вперед и теперь стоял лицом к лицу с медведеподобным полицейским. Какое-то время они пристально смотрели в глаза друг другу. — Де Йонг, мне не нравятся все эти отвратительные намеки, звучащие в ваших вопросах, вы поняли? Я запрещаю сестре говорить дальше.
Де Йонг молча смерил его взглядом и криво усмехнулся:
— Попридержите коней, мистер Энджел. Вы же прекрасно знаете, что это обычная рутина. Я никого ни в чем не обвиняю. Лишь пытаюсь выяснить факты, и ничего больше.
— Очень похвально. — Билл резко повернулся к Люси: — Поднимайся, Люси. Мы уходим отсюда. Извини, Эллери, но все это недопустимо. Увидимся завтра в Трентоне — если ты еще с нами.
— Я остаюсь, — отозвался Эллери.
Билл помог Люси надеть пальто и повел ее, словно ребенка, к выходу.
— Минутку! — вдруг воскликнула Андреа Гимбол.
Билл остановился как вкопанный; мочки ушей у него покраснели. Люси посмотрела на девушку в горностаевой пелерине так, словно увидела ее в первый раз. В глазах ее появилось некоторое удивление.
Андреа подошла к ней и взяла ее мягкую руку.
— Я хотела сказать вам, — твердым голосом произнесла она, старательно избегая взгляда Билла, — что я ужасно огорчена... всем. Мы не монстры... правда, нет. И, пожалуйста, простите нас, дорогая, если мы... если мы наговорили что-то такое, что ранило вас. Вы очень храбрая и несчастная женщина.
— О, благодарю, — пробормотала Люси. Глаза ее наполнились слезами. Она повернулась и выбежала.
— Андреа! — шокированным и возмущенным голосом воскликнула миссис Гимбол. — Как ты посмела... как ты посмела...
— Мисс Гимбол, — тихо сказал Билл. Девушка посмотрела ему в глаза, и он на миг замолчал. — Я этого не забуду. — Он резко повернулся и вышел вслед за сестрой.
Дверь за ними захлопнулась, и через несколько мгновений все услышали, как «понтиак» отъехал и, пофыркивая, направился в сторону Кэмдена. Де Йонг побелел от бешенства. Дрожащей рукой он зажег сигару.
— Вам он не нравится, Де Йонг, — произнес Эллери, — но он очень достойный молодой человек. Только, как все самцы, опасен, когда угрожают их самкам. Во имя дружбы, мисс Гимбол, разрешите поблагодарить вас. А теперь можно осмотреть ваши руки?
Девушка медленно подняла на него глаза и прошептала:
— Мои руки?
Де Йонг что-то пробурчал себе под нос и вышел.
— В менее неприятных обстоятельствах, — заметил Эллери, поднимая ее руки, — это было бы более явное удовольствие. Если и есть у меня ахиллесова пята, мисс Гимбол, то, как это ни парадоксально, это моя слабость к ухоженным женским рукам. А ваши, чего греха таить, близки к совершенству... Насколько я понял, вы говорили, что обручены?
Он почувствовал, как ее ладони повлажнели; было только одно разумное предположение о природе той дрожи, которую он почувствовал, держа ее руки в своих.
— Да.
— Разумеется, — пробурчал Эллери, — это не моего ума дело, но что, сейчас такая мода в кругу богатых невест — не носить символ грядущих уз брака? Публий Сир[1], кажется, сказал, что Бог смотрит не на полные, а на чистые руки, но едва ли полагал, что высшие классы одолевают классиков.
Она ничего не ответила; лицо ее так побледнело, что Эллери испугался, что она сейчас упадет. Щадя ее, он повернулся к ее матери:
— Кстати, миссис Гимбол, знаете, меня хлебом не корми, дай до всего доискаться. Я обратил внимание на тот факт, что на руках вашего... э-э-э... супруга, раз уж мы коснулись этой темы, нет следов никотина, равно как нет и желтизны на зубах. В карманах также ни крошки табака и пепла. Он действительно не курил?
Вернулся Де Йонг.
— Что вы тут насчет курения? — вмешался он.
Светская дама раздраженно бросила:
— Да, Джозеф не курил. Что за идиотский вопрос? — Она поднялась и, согнув руку, подставила локоть Финчу. — Может, наконец, поедем отсюда? Все это...
— Разумеется, — согласно кивнул Де Йонг. — Надеюсь, вы все будете завтра утром. Некоторые формальности. Мне только что сообщили, что прокурор Поллинджер хочет поговорить с вами.
— Мы будем, — пообещала Андреа. Она дрожала и зябко куталась в свою горностаевую пелерину. Под глазами у нее появились круги. Девушка бросила косой взгляд на Эллери и быстро ушла.
— Нет ли возможности, — спросил Финч, — как-то не дать хода этой истории? Я имею в виду этот более ранний брак. Все это так неприятно, вы сами понимаете, для этих людей...
Де Йонг пожал плечами. Было видно, что ему не до этого. Все трое, словно сироты, сгрудились у главной двери. Миссис Гимбол высокомерно выдвинула подбородок, но плечи у нее были опущены, словно на них лежал непомерный груз. Затем, так и не дождавшись ответа, они вышли. Ни Де Йонг, ни Эллери не произнесли ни слова, пока до них не донесся рев отъезжающей машины.
— Ну и ну, — выдавил наконец Де Йонг. — Сплошные неприятности.
— Вы это называете неприятностями, Де Йонг, — улыбнулся Эллери, потянувшись за своей шляпой. — Одна так и вовсе невероятная, это уж точно. Порадовала бы сердце отца Брауна.
— Кого-кого? — рассеянно переспросил Де Йонг. — Вы в Нью-Йорк? — Он даже не попытался прикрыть свою заинтересованность.
— Нет. В этой головоломке есть некоторые моменты, которые требуют прояснения. Я не засну, пока не докопаюсь.
— А, — промычал Де Йонг и повернулся к столу. — Что ж, продуктивной вам ночи.
— Спокойной ночи, — бросил Эллери.
Эллери вышел, насвистывая, сел в машину и покатил назад в «Стейси-Трент».
Мистер Эллери Квин вышел из отеля воскресным утром с чувством вины. Нежные объятия постели предали его — часы показывали начало двенадцатого.
Залитый солнцем центр Трентона был безлюден. Квин дошел до угла и повернул на восток, в узенький проезд, носящий название Ченсери-Лейн. В середине квартала он нашел трехэтажное здание, больше напоминавшее казарму. Перед зданием на тротуаре стоял высокий фонарный столб со стеклянным колпаком фонаря наверху, а на столбе висела белая квадратная табличка, на которой печатными бук вами было написано: «Полицейское управление. Стоянка запрещена».
Эллери вошел в ближайшую дверь и оказался в приемной с полосатыми стенами и низким потолком; посередине ее стоял длинный стол. В другом помещении все стены были заставлены шкафами. Ему сразу стало не по себе от уныло го духа присутственного места и застоявшегося едкого запаха мужского пота.
Сидящий за столом сержант направил Квина в комнату номер 26, где он нашел Де Йонга, увлеченно разговаривающего с невысоким человеком с умными глазами и впалыми щеками, свойственными людям, страдающим несварением желудка, и небритого Билла Энджела. У последнего вообще был такой вид, будто он не спал всю ночь и даже не снимал одежды.