— Я не знаю, о чем вы говорите. — Голос Андреа поднялся чуть не до крика. — Я говорю вам, что не было никакой... Я хочу сказать, что не знаю ни о какой записке!
— На месте преступления было три человека, мисс Гимбол, — безжалостно наступал Билл. — Жертва, убийца и вы. У вас в руках недостающие улики. Убийца после преступления написала записку, ясно, что не своей жертве. Также ясно, что не самой себе! Где эта записка?
— Ни о какой записке я ничего не знаю! — почти в истерике закричала Андреа.
— Мне кажется, — встав, заявил Поллинджер, — что все это зашло слишком далеко, ваша честь. Свидетель — не обвиняемый. Она дала исчерпывающий ответ на вызывающий сомнения вопрос.
Билл горячо возразил, оспаривая мнение прокурора, но судья Менандер покачал головой:
— Вам ответили, мистер Энджел. Я полагаю, вам следует перейти к следующим вопросам.
— Отвод!
— Принято. Продолжайте допрос, пожалуйста!
Билл, кипя от возмущения, повернулся к свидетельнице:
— Итак, мисс Гимбол, не будете ли любезны сказать этому жюри, не сообщали ли вы об этих событиях рокового вечера кому-либо из официальных лиц, ведущих расследование этого дела, — начальнику полиции Трентона Де Йонгу, прокурору Поллинджеру или кому-то из его людей?
Снова поднялся Поллинджер и снова опустился на место. Андреа бросила на него взгляд и облизнула губы.
— Да, сообщала, — проговорила она, нервно теребя перчатки.
— Ах, сообщали. Вы сделали это добровольно? Вы сами, по своей воле пришли и сообщили эти данные?
— Нет, я...
— В таком случае Де Йонг или мистер Поллинджер приходили к вам?
— Мистер Поллинджер.
— Иными словами, если бы мистер Поллинджер не обратился к вам с вопросами, вы не обратились бы к властям с вашей историей? Минутку, мистер Поллинджер! Вы ждали, пока представители власти не явились к вам сами? И когда это было, мисс Гимбол?
Андреа прикрыла глаза ладонью, защищаясь от впившихся в нее взглядов публики.
— Я не помню. Может, через неделю после этого...
— После преступления? Не бойтесь назвать вещи своими именами, мисс Гимбол. Преступления. Вас не пугает это слово, а?
— Нет. Нет. Конечно нет.
— Через неделю после совершившегося преступления к вам пришел прокурор и допросил вас. В течение этой недели вы ни словом не обмолвились о своем посещении места преступления в ночь убийства. Я правильно понял?
— Это было не очень важно. Я ничего полезного для следствия сообщить не могла. И мне было неприятно оказаться замешанной в эту историю.
— Вам было неприятно оказаться замешанной в безобразную историю? Так надо понимать? А теперь, мисс Гимбол, скажите, когда вы в тот вечер были на месте преступления, вы трогали руками нож?
— Нет! — Андреа явно пришла в себя; в голосе ее появились новые интонации, глаза заблестели, голубизна в них вновь вернулась. Она твердо посмотрела в глаза Биллу.
— Где был нож?
— На столе.
— Вы даже пальцем не притрагивались к нему?
— Нет.
— На вас в тот вечер были перчатки?
— Да. Но левую я сняла.
— Правая была надета?
— Да.
— Правда ли, что, когда вы выбегали из комнаты, вы зацепились кольцом за дверь и бриллиант с обручального кольца выпал?
— Да.
— Вы потеряли его? И не заметили, что он выпал?
— Нет.
— Правда ли, что я нашел его и сказал вам об этом в тот вечер, когда было совершено преступление, и что вы умоляли меня никому не говорить об этом?
В глазах девушки вспыхнуло пламя.
— Да! — Теперь щеки Андреа горели.
— Не правда ли, — спросил Билл сухим, бесцветным голосом, — что вы даже поцеловали меня, чтобы я не открывал этот факт полиции?
Андреа будто ударили, она даже привстала со своего места.
— Как вы можете... вы же обещали! Вы... вы… — Она прикусила губу, чтобы не расплакаться.
Билл поднял голову и с решительностью продолжил:
— Вы видели обвиняемую в вечер преступления?
Огонь в глазах Андреа погас.
— Нет, — прошептала она.
— Вы не видели ее ни в какой из моментов — Ни в хижине, ни вне хижины, ни на дороге между хижиной и Кэмденом?
— Нет.
— Но вы признаетесь, что сами были на месте преступления в тот вечер и ничего никому не сказали, пока вам серьезно не выговорил на этот счет прокурор в частной беседе?
Поллинджер с протестующим криком вскочил. Завязалась длительная перепалка между обвинителем и защитником.
— Мисс Гимбол, — все тем же сухим голосом резюмировал Билл, — вы не знали, что ваш приемный отец ведет двойную жизнь?
— Нет.
— Вы не знали, что незадолго до 1 июня он изменил имя получателя своего миллионного страхового полиса и сменил вашу мать на другое лицо?
— Нет!
— Вы ненавидели вашего неродного отца, не правда ли?
Вновь разгорелась полемика. Андреа была бела как мел от гнева и стыда. За столом прокурора негодующе протестовала компания Гимболов.
— Что ж, — вежливо произнес Билл, — мне этого достаточно. Мистер Поллинджер, прошу.
Поллинджер подошел к перегородке свидетельского места:
— Мисс Гимбол, когда я пришел к вам через неделю после преступления, что я вам сказал?
— Вы сказали, что изучили следы родстера, и он оказался принадлежащим моему жениху. Вы спросили, не посещала ли я... место преступления в тот вечер, и если это так, то почему не призналась в этом и не рассказала ему.
— Создалось ли у вас впечатление, будто я пытаюсь прикрыть вас или замять историю?
— Нет, вы говорили со мной очень строго.
— Вы рассказали мне все так, как сейчас изложили жюри?
— Да.
— Что я вам сказал на это?
— Вы сказали, что все тщательно проверите.
— Задавал я вам вопросы?
— В большом количестве.
— Важные вопросы? Обо всем, что вы видели? Что вы видели и что не видели и все в таком духе?
— Да.
— И не сказал ли я вам после этого, что ваш рассказ ни в малейшей степени не расходится с теми свидетельствами, которые штат уже накопил против обвиняемой, и что поэтому я постараюсь не подвергать вас лишним волнениям и неприятностям и не буду вызывать в суд в качестве свидетеля?
— Да.
Поллинджер отступил на шаг, отечески улыбаясь.
Билл вышел к месту свидетелей:
— Мисс Гимбол, это правда, не так ли, что штат не вызывал вас в качестве свидетеля на этом процессе?
— Да. — Видно было, как утомлена и измождена Андреа всем этим допросом.
— Несмотря на то что вы могли рассказать нечто такое, что заронило бы сомнение о вине обвиняемой в сознание присяжных?
На этом защита закончила допрос свидетеля.
Затем началось ожидание приговора. Часы сложились в сутки, затем в двое суток, а от жюри не было ни слова. Многие отмечали это как верный признак того, что меняется мнение после последнего слова штата. Затянувшиеся переговоры в комнате жюри — благоприятный для обвиняемой знак; как минимум, это свидетельство тупика, в который зашел процесс. Билл приободрился. Время шло, и он даже начал понемногу улыбаться.
Заключительные слова защитника и прокурора после краткого выдвижения возражений защиты против обвинения прошли быстро. Билл выступал первым. Он направил главный удар на самого Поллинджера. По его утверждению, защите не только удалось обоснованно опровергнуть все обвинения штата, но и выявить преступную халатность Поллинджера при исполнении своей прямой обязанности обвинителя. Поллинджер, говорил он, скрыл от суда важное свидетельство — показания Андреа Гимбол о ее посещении места преступления. Долг общественного обвинителя, указал он, не в сокрытии, не в утаивании фактов, а в тщательном поиске истины. Поллинджер намеренно игнорировал еще два исключительно важных факта, которые вообще не всплыли бы во время процесса, если бы не бдительность свидетелей защиты, — обгоревшие спички и жженую пробку. Они не были объяснены штатом, а посему не были и увязаны с обвиняемой. Кроме того, обвинению не удалось доказать, что вуаль принадлежит обвиняемой, не удалось также установить источник ее происхождения.