— Ну, что новенького в Сибири? — спросил главный, жестом приглашая сесть и поворачиваясь в кресле из стороны в сторону.
— Тепло в Сибири, — отвечал Мирошин, но не сел, тем самым давая понять, что не намерен долго задерживаться. — Хорошо. Воздух чист. Особенно в деревне.
— Возили обкомовские… или?..
— Нет, у меня там деревня, в которой родился. Заехал.
— Родились? Ну и как?
— Что как? — спросил в свою очередь Мирошин.
Главный, молодой мужчина, лет тридцати трех, низкого роста, с кривыми сильными ногами и узким, строгим лицом, считал себя большим знатоком человеческих душ и начинал всегда издалека, полагая, что индуктивный метод беседы открывает много неожиданного для руководителя. Он называл этот метод своим личным стилем и был очень горд таким открытием.
Главный сделал вид, что поглощен читкой принесенного материала, быстро скользя взглядом по исписанным страницам, хмыкал, качая головой. Несколько абзацев действительно прочитал, с тем чтобы специально сделать по ходу замечания.
— Вот здесь усилить: о значении работы в сложных климатических условиях — акцент! — Он пометил жирно красным. — А вот здесь — конкретизировать. Машин — а сколько? Работают — а их потенция на поле? А вообще — отлично. Рад. Поздравляю.
— А теперь отпустите меня на недельку, на время, которое я должен был использовать для этой статьи.
— Хорошо. Отлично, — раздумывал главный, делая паузы. — Отлично. Когда вы написали очерк? Еще в Омске?
— Да нет. Вчера на работе. И вечером. Дома.
— Хорошо, отлично, — сказал главный, пристально поглядывая на Мирошина. — Хорошо. Но вот к нам поступил тут один матерьялец с места, короче говоря, оттуда, тоже из Омска, — почему я сразу о тебе подумал, — с того же завода. Посмотрите. — Он быстро протянул несколько листков, исписанных мелким почерком, и выжидательно посмотрел на корреспондента. — Нужно обработать. Пишет рабкор.
— Не возьму. Я не рабочая лошадка, на которой можно без конца ездить. Каждый месяц я обрабатываю по три-четыре вот таких опуса, с позволения сказать. Но вы знаете, лучше написать еще одну статью, чем обработать вот это… Есть другие, кто может, а не только я…
— Но интересы… авторитет. Рабкор пишет.
— До свидания, Николай Николаевич.
Главный хотел было возразить, но Мирошин уже вышел, и слышно было, как торопливо направился к лифту.
В последние дни после приезда из командировки Мирошина словно подменили. Вечно куда-то спешил, брался за какое-нибудь дело и, не доведя его до конца, тут же принимался за другое. Начал несколько статей, очерков и наконец, все забросив, пошел посидеть на суде, где слушалось дело о мелком хулиганстве. Судили маленького человечка, обреченно глядевшего в зал, за побои, нанесенные жене. Тут же сидела и жена подсудимого, полнотелая женщина, с широким белым и чистым лицом, округлыми сильными руками, кротко глядела в зал с видом пострадавшей. Но в ее взгляде проскальзывало что-то знакомое Мирошину. Только потом он понял, что точно так же на него порою — с укором пострадавшей — смотрела жена.
«И странно, — думал он, сидя в загородной электричке и направляясь на дачу. — Кругом творятся такие чудеса, летают на Луну, собираются на Марс, люди прилагают гигантские усилия, чтобы осуществить пересадку сердца, создают искусственные условия для жизни мозга, борются против рака и тысячи других смертельных недугов, а тут же рядом с больницей Склифосовского, где спасают умирающих людей и работают тысячи сложнейших механизмов, умнейших и самоотверженнейших людей, идет суд, судят ничтожных людишек. Странно».
Сергей сошел за одну остановку до своей и направился пешком через лес. Солнце, наливаясь блеклой розоватостью, коснулось верхушек сосен; воздух погустел, и терпко запахло смолой и ландышем; налетавшись за день, наевшись мошек, сонно и сыто попискивали зяблики, пеночки. Он остановился, оглядываясь, и подумал, что совсем недавно где-то — то ли в Бардино, то ли уже в Москве — почувствовал ландышевый запах, сильный и тонкий запах. Где же? Мысленно перебрал всех знакомых, с которыми встречался. Нет, не мог вспомнить.
Жена со своей матерью сидели под яблоней на раскладушке и, лениво отмахиваясь от комаров, говорили вполголоса о знакомых.
— Быстро что-то ты, — лениво сказала жена и поднялась. Она была в шортах, босиком, и ее несколько рыхловатое белое тело уже приятно покрылось легким загаром.
— Сделал дело — гуляй смело, — ответил наигранно весело он и сел на раскладушку. — Я в своей деревне был. Как вы тут без меня отдыхали?