— Нет, Сережа. Как я могу двоих любить? Но, Сережа, когда я заболела, он не отходил от меня, бриться даже перестал — так переживал. Как же, Сережа? — растерянно спросила, и посмотрела ему в глаза, и тихонько отвела взгляд, и, опять встретив его глаза, виновато потупилась.
— Зина, мы не маленькие, слава богу. Что скрывать?
— А что? — спросила она удивленно и насторожилась, одновременно боясь того, что он скажет и желая этого.
— А то, что я тебя люблю! — Он спрыгнул с парапета и пошел, а она за ним. — Что скрывать? Знай это. Я тебя люблю и всегда это буду говорить, — запальчиво продолжал он. — И все испортил я, никогда я тебя не забывал, а сейчас вот… сейчас, видишь, что со мною творится. Чем дальше, тем все больше я убеждаюсь, что люблю тебя сильней. Вот видишь… Видишь… Мне больно, Зина, от того, что у нас получилось.
— Что?
— Зина, давай вместе? Зина? Нельзя же обманывать себя бесконечно, и ты лжешь мужу, живя с ним, а ведь не любишь его… Я лгу жене, ребенку, себе, всем. Всем лгу! И тебе, всем!
— Господи, — испуганно проговорила она, останавливаясь. — Господи, что со мной? Голова у меня, голова… Сережа… Не надо.
— Зина, что с тобой? — Он обнял ее, и она, отдышавшись, долго смотрела на него. Нет, он не мог с ней расстаться. Он гладил ее по лицу, волосам… — Зина?
— Не могу, Сережа.
— Что? Что не можешь?
— Мне нужно домой… побыть… одной, Сережа. Я же слабая. Я прямо так не смогу, у меня голова разламывается. Так же нельзя, Сережа, пойми меня. Нельзя так.
— Можно. Обещаешь мне? Обещай! Мы же знаем друг друга давно. Я помню тебя вот такой, и такой вот еще помню тебя. У нас с тобой жизнь похожа, нелегкая жизнь. И зачем ее еще усложнять самим? Зачем? Скажи? Зачем, зачем?..
— Не надо, Сережа.
— Что не надо? Это надо. Надо, надо…
— Ничего не надо. Мне домой… Ты из-за меня приехал, а моя вот такая неблагодарность, — вяло сказала она тихим голосом. — Вот я какая…
— Зина, обещаешь? — спросил он глухо. — Тогда как быть дальше?
— Обещаю тебе всегда любить, — ответила она тихо, обхватила его голову и поцеловала. — Обещаю… Что обещать, ты же знаешь, Сережа. Я тебе все обещаю. Все, все…
Сергей посадил ее в трамвай, договорившись, что она обязательно позвонит завтра утром, а сам быстро направился к Иртышу. Ему стало жарко, хотелось раздеться и броситься в холодную воду. Он с таким жадным видом, облизывая сухие губы, ходил по набережной, что прохожие боязливо оглядывались на него. Было похоже, что он собирался броситься в реку.
XV
Но в воду он не собирался бросаться Ходил по набережной от моста к речному вокзалу и обратно, пока не почувствовал, что проголодался. В ресторане плотно пообедал, удивив официанта тем, что заказал сразу три вторых, и вышел на улицу.
Еще было совсем рано. Солнце пригревало головы и плечи прохожих, молодые листочки на деревьях весело блестели, бросая дрожащие тени на землю; густой воздух был удивительно чистым и горьковато пах зеленью. Сергей сел в скверике, поглядел на чистое небо и глубоко вздохнул. Давно не видел такого синего неба, не дышал таким чистым, пахучим воздухом, и он глядел вокруг, все больше и больше наливаясь радостью.
Сергей встал и медленно направился на квартиру к старушке, намереваясь поспать, но неожиданно для себя повернул к реке, петляя по переулкам, узеньким улочкам, скверам. Остановился подле одиноко стоящих ворот, на которых была прикреплена мемориальная доска, указывающая, что здесь в остроге жил Ф. М. Достоевский. Обошел ворота. Ворота как ворота. Ворота острога, в котором сидели бандиты и гений. Ворота как ворота, из кирпича и камня. В основании археологи уже успели вырыть яму. Он постоял, посмотрел на них… Что скажешь? Ничего, кроме того, что здесь, известно было по книгам, сидел один из гениев русской литературы. Он еще напишет об этих воротах, о Достоевском, о реке, о самом городе, удивительно красивом городе, который был не столь давно самым большим городом Сибири, городе на берегу Иртыша, в котором столько парков, скверов, столько старинных домов, памятников, о городе с таким чистым воздухом и таким небом…
Он сел на скамейку в скверике, ни о чем не думая, ощущая внутри себя невероятное желание делать что-то, говорить и думать…
Старушка обедала. Сергей посидел на диване, просмотрел купленные газеты, лег и незаметно уснул. Проснулся часа через три. Старушка опять ела. Что делать? Сергей не мог успокоиться, хотя и успокаивал себя и пытался подтрунивать над собой, столько повидавшим, столько пожившим, но волнующимся, словно восемнадцатилетний парень. Что ж ему волноваться? И вспомнил, что обо всем до конца они с Зиной так и не решили. Что она скажет завтра? Нет, он не мог сидеть и слушать, как чавкает старушка. Вышел на улицу и медленно направился на завод.