В редакции заводской многотиражки застал рабкора Артамонова.
— Как ваши дела? — спросил он весело Артамонова, сидящего за столом, толстого, неповоротливого.
— Садитесь. Прошу вас. Мы, как говорится в народе, хлеб жуем. А вы как?
— Вот приехал… — неопределенно ответил Сергей.
— Спасибо вам за статью. У нас есть кое-что новенькое. — Он придвинул ногой к себе портфель и, порывшись в нем, протянул журналисту заводскую газету, на второй полосе был портрет Артамонова и крупно теснились слова: «ДЕСЯТИЛЕТИЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ РАБКОРА Н. АРТАМОНОВА».
— Поздравляю, — сказал Мирошин инженеру-плановику, и тот хитро, понимающе на него посмотрел, помедлил и, снова порывшись в портфеле необъятных размеров, все так же не сводя с него всепонимающего взгляда, вытащил очередную статью и протянул журналисту.
— Напечатайте. Нет, сейчас читать не стоит. Зачем утруждаться.
Мирошин взглянул только на начало статьи и все понял: это была одна из тех старых, которая начиналась с «поднимающейся багряной зари над заводом». Артамонов быстро забрал статью и вытащил из нагрудного кармана две новые заметки.
— У нас еще кое-что…
— Художества не надо, — перебил Мирошин. — Давайте лучше в цех сходим, походим по заводу.
— Это я мигом. Это я и желал предложить, вот возьмите статейки, посмотрите на досуге, много времени не уйдет. Станки с программным управлением желаете посмотреть в механическом цеху?
Инженер-плановик аккуратно встал, забежал вперед и распахнул перед корреспондентом дверь, и по длинному коридору он шел сзади и сбоку и в то же время как будто чуточку впереди, успевая открыть вовремя то одну дверь, то другую, и все полушагом, полубегом, не выпуская лицо корреспондента из виду. У очередной двери как-то странно наклонялся вперед и, глядя на Мирошина, каким-то образом оказывался впереди, мгновенно протягивал руки, которые за какой-то миг словно вырастали до невероятной длины, открывал дверь, и снова у него были обычные короткие, даже чуть пухловатые руки человека, физически не работавшего. И при всем при том улыбаясь, хитро посматривая журналисту в глаза.
Так и в цехе, в длинном душноватом помещении, в котором плотными рядами, стояли токарные, фрезерные, строгальные станки, Артамонов в самое последнее мгновение опережал Мирошина — чуть-чуть, — но так, что это сразу бросалось в глаза. Он будто даже и желал этого. Сергею неловко стало, и он пожалел, что пошел с ним в цех, где так приятно пахло маслом, каленым железом, где можно было вдоволь наглядеться на работающие станки, на работающих, людей — токарей, слесарей, фрезеровщиков, и ему даже приглянулся молодой паренек, совсем ребенок, сосредоточенно стоящий за токарным станком. У него были такие тонкие руки, такой вид. Мирошин подошел к нему, попросил обточить деталь, расспросив, по обыкновению своему, обо всем: о матери и отце, работе и учебе… И направился дальше. Чуть поотстав, торопкой иноходью бежал сзади и в то же время будто немного впереди плановик-инженер и своим елейным голосом, от которого Мирошину было неприятно, рассказывал о том, о чем корреспонденту можно и не рассказывать, что знают все — предположим, даже прима-балерина…
Сергей постарался поскорее уйти. Станки с программным управлением теперь не интересовали. Инженер-плановик испортил ему сегодня весь день — своими статьями, голосом, походкой, один вид его раздражал Сергея.
Был вечер. Красное небо над мостами обещало ветреную погоду, сырой воздух был еще тепл.
Мирошин не спеша брел по набережной, увидел впереди себя женщину. Чем-то со спины женщина была похожа на Зину. Он догнал ее… Это была не Зина. Потом долго глядел ей вслед, пока она не скрылась, и повернул обратно.
У старушки в комнате Мирошин посидел некоторое время, глядя на еще светлые окна, досадуя и ругая время, которое никак не хотело торопиться. Столько ходил, думал, ждал, а еще был только вечер, ранний вечер в сибирском городе. Старушка вязала за столом, накинув на плечи пальто, иногда оборачивала свое бледненькое личико к нему и укоризненно качала головой. Недоумение было на ее лице, в ее маленьких глазках. Она будто говорила: «Зачем ты сидишь здесь?» Мирошин и сам этого не знал, зачем сидит. И возможно, ему казалось, что старушка думает именно так, а не иначе, потому что он сам себя спрашивал об этом же.