— Времячка скольки? — спросила старушка.
— Да семь часов вечера, — ответил Сергей и подумал, что ведь и на самом деле еще рано.
— Ох, ох, — повздыхала она, откладывая вязание. — День нонешний утоп. День и ночь — сутки прочь.
— Да, — сказал он. — Спать лечь — время быстрее и пролетит. Утоп, говорите?
— Оно, вишь, и так не шибко медлит. Уж летит как, уж летит как — будто один день, так быстро жизнь прожила. А уж мне-то годков будет восемьдесят три.
— Да, немало, — сказал он, думая о Зине. — А Зину давно знаете?
— Зину? Ее-то давно. Чай, сродственники давношние. Давношние сродственники — вишь как. Давношние… — многозначительно добавила она. — А ты вить ей никак не братец?
— Нет.
— Нет? А кто ж ты ей? Кто ж ты ей?
— Мы из одного села, — нашелся он и виновато заморгал, подумав, что даже вспоминать о Зине приятно, о том, что они из одного села, учились в одной школе. И комната, которую он так возненавидел за убогость, теперь, узнав, что старушка родственница Зины и эта родственница жила здесь, уже не казалась ему такой убогой, и он посмотрел вокруг повлажневшими глазами.
XVI
Проснулся Мирошин в шесть часов, услышав сквозь сон звонок. Звонил телефон. Он в этом не сомневался, потому что и во сне сто раз за ночь ему снился этот звонок. Но пока натягивал брюки, надевал туфли… открывал дверь… Телефон замолчал.
В семь часов заворочалась старушка, приподнявшись поглядела на него, потом встала и поставила чайник греться на кухне, попила чаю и снова легла спать.
Мирошин оделся, сел у окна, ожидая звонка. Но вот уже было девять часов, а телефон по-прежнему молчал.
В половине десятого, когда солнце стало смотреться прямо в окно, проснулась старушка, молча оделась и ушла.
В двенадцать часов Мирошин выглянул в коридор: не снята ли телефонная трубка. Нет, трубка была на месте. На полу перед телефонной тумбочкой сидел черный лохматый кот и выжидательно глядел на телефон, будто тоже ждал, когда тот зазвонит.
Мирошин побрился, слушая сквозь жужжание бритвы, не раздастся ли телефонный звонок. Потом долго сидел у окна, наблюдая за прохожими, будто ничего не случилось, будто не ждал звонка, а в голове шумно пульсировала кровь, стучало в затылке, и от этого стука, от шума, хотя он и старался не волноваться, было противно. Сергей старался ни о чем не думать, уверенный теперь, что звонка не будет, смотрел на улицу, где медленно, не торопясь, спешили женщины и мужчины.
Почему не было звонка? Неужели она не могла позвонить?
Уже прошло столько времени… Он зло сплюнул и лег на диван, решив пойти поесть в «Пирожковую», не спеша все обдумать и принять одно твердое и окончательное решение. Что это могло быть за решение, он не знал. Да оно его и не интересовало. Главное — нужно было принять его. Мирошин лежал, положив руки за голову, забросив нога на ногу, и смотрел в окно. Казалось, вот-вот зазвонит телефон. Явственно представлял, как она, запыхавшись, торопится в телефонную будку, набирает номер, и вот… вот… Но звонка не было.
Вечером, когда пришла старушка, он, ни слова не говоря, ушел на улицу. Широкая красная заря, так же как и вчера, остывала под порозовевшим от нее мостом, обещая ветер. Но было тихо, тепло, и в этой широкой заре, в тихом теплом вечере чувствовалось ожидание.
Сергей постоял на набережной и направился к мосту, думая и пытаясь найти причину того, почему она не пришла и не позвонила, но, сколько ни придумывал причин, ни одна не казалась убедительной. Не могла же Зина просто так не прийти? И он стал вспоминать… Это было, кажется, в седьмом классе, когда они с Толькой Филимоновым в переулке, недалеко от Зининого дома, лежали на молодой травке, о чем-то (сейчас он не помнил) говорили и вдруг увидели Зину. Было сумеречно. Филимонов побежал навстречу, чтобы напугать ее, а он, Сергей неожиданно почувствовал ревность и сразу же вспомнил, что ревность чувствовал и раньше… Потом сильно болел, долго не ходил в школу, и она пришла от класса навестить его, и он тогда заметил, какое у нее красивое лицо, какие мягкие волосы, и впервые подумал, что любит ее… А это было, кажется, еще в шестом классе.
Он подумал, что они так связаны всей своей жизнью, так хорошо знают друг друга, что просто невозможно ей не понять его. От этих мыслей Мирошин почувствовал уверенность в себе, какое-то право на эту любовь, на Зину и быстро заспешил к ее дому. Но чем ближе подходил, тем меньше в нем становилось уверенности в себе, в том, правильно ли поступает.
Мирошин остановился в переулке. Дом был деревянный, довольно большой, видать, свой. Два окна ярко светились. За занавесками кто-то ходил. Сколько ни всматривался он, не мог разглядеть ходившего. То казалось, что ходит женщина, то мужчина.