— Да ты чё, Пашка? Спятил, что ли? Я продал! Да я ничего не продавал. Я на войне не был — не взяли.
— А вот врешь ты! — Гаршиков уже не скрывал, что смеется, но старик, заметив это, все еще никак не мог взять в толк, в чем и почему его обвиняют.
— Не вру, Пашка. Ей-бо! Не вру. Зачем же мне врать! Правда, бабоньки? Поганый ты, Пашка, человек, если подумал такое обо мне. Я сроду не врал. И съешь тебя, Пашка, самая поганая сучка, на которую ни один кобель не позарится. Кобель ты здоровый, Пашка, и есть.
— А на фронте ты продал чертежи одной секретной пушки. Ты забыл разве?
— Каки чертежи? — Старик от удивления даже присел, словно его кто по голове ударил.
Нинка Лыкова, не сводя влюбленных глаз с парня, заливисто смеялась, Нюрка от смеха вытирала слезы, и только Кате стало жаль бедного старика, и она смеялась и плакала одновременно, не зная, как ему помочь.
— Пушка — ракета «РУ-1152117 ДД», то есть дальнего действия! — громко сказал Гаршиков и ухватился за живот. — Не продавал? Не ври!
— Так, Пашка, я у фронте-то не был, — плаксиво отвечал все наконец понявший старик и не знавший еще, как же отплатить парню. — Я, Пашка, на первой империалистической кресты получил за храбрость, а ты, сукин сын, съешь тебя сучка паршивая и через зад выплюни, чтоб усю жизнь вонял, надсмехаться, точно француз, над стариком вздумал.
— Кто? Я? А что, девоньки, надсмехался я над стариком? Никогда такого не было! — отвечал Гаршиков. И тут он дал волю себе, смеялся так, что Нинка Лыкова с испугу, что с парнем случилось плохое, стала икать.
Глядя на него, рассмеялся и Деряблов. Проходивший мимо человек заглянул на овощную базу и спросил:
— Падучая прихватила?
Кате стало грустно, и она отошла от машины. К ней подошли Лыкова, Марька, и они втроем некоторое время сидели молча. Стоило Нинке сесть, как коротенькая юбочка ее задралась, оголяя полные белые бедра. Она постоянно одергивала юбочку, но видно было по всему, что ей очень нравилась и сама юбочка, и само занятие одергивать.
— Вот возьму сошью себе такую, — сказала Катя, глядя на Нинку. — Раньше прятали коленочки, а теперь — на, гляди, коли уж так тебе хочется. Да, Нинка?
— Ой, чего мы сидим! — крикнула Марька. — Давайте работать, а то вон туча к нам в гости!
Словно стремясь подтвердить ее слова, раздалось далекое тарахтение грома. Все оглянулись и увидели, как огромная черная туча, правым концом разворачиваясь к городу, сверкнула молнией. Через минуту закрыла солнце, все еще стремившееся прорваться лучами сквозь хмарь к земле. И как только услышали гром, все смолкли. Деряблов перестал ворчать на парня, схватил лопату и начал сгребать в бурт раскиданную на просушку, мокрую от гнилости картошку. Рабочие бросились уносить зеленый лук под навес, громко хохоча, поглядывая на тучу, так неожиданно и некстати закрывшую небо. Один Гаршиков, будто его не касались капризы погоды, сел спокойно на крыло машины, достал из кармана программу для поступающих в вуз и стал сосредоточенно читать.
Катя торопилась. Она бегала с охапкой лука. Картошку не успеют унести, так хоть в бурт ее собрать, чтобы совсем не размыло дождем. А гроза уже дышала повлажневшим, холодеющим воздухом. Все чаще погромыхивало, вот прошлась по земле первая, вторая и третья волна обеспокоенного воздуха, тяжелого от влаги, громыхнул рядом, за домами, коротенький, но крепкий гром, смолк на секунду-другую, и только слышно было, как где-то там, за тучами, обложившими весь небосклон, недовольно поурчал, успокаиваясь, и затих. И вдруг совсем над головами треснул, словно лопнула каменная скала, с такой силой, что Нинка, тащившая куль с луком, растянулась на земле. И сразу порывами налетел ветер, подхватил соломинки, завертел фуражку Деряблова, и сыпанул реденький дождичек. Увидев, что Нинка Лыкова упала, Гаршиков вскочил, сунул в карман программу и начал помогать. Но тут хлынул проливной дождь.
Капли залетали под навес, падали на руки, лицо. Катя глядела с восторгом на дождь, не замечала капель. Дождь сплошной завесой висел на улице, густо шумел, поглотив все шумы. И только изредка в сторонке слышно было, как погромыхивало. Тут уже властвовал дождь, а где-то еще погромыхивало, там дождь только готовился пролиться. Все сидели молча, один Гаршиков в кабине читал, готовясь к вступительным экзаменам. Катя сквозь густой дождь видела Гаршикова — как он там сидел, позевывая и не удосуживаясь взглянуть хотя бы в ее сторону. «И зачем он должен смотреть в мою сторону?» — спросила она себя, почувствовала на себе чей-то взгляд и обернулась, — точно так же, только сзади нее, стояла Нинка Лыкова и глядела на парня.