— Машины дружков ремонтировал на автобазе, — с досадой отвечал Юра, как бы ненароком касаясь Катиных рук. Катя руки не отняла, Юра обнял за плечи.
— Расскажи мне что-нибудь, Юра. Слышишь, кузнечик заблудший поет свою песенку? — Катя отстранила его руки, легла на живот, подперев голову руками.
— О чем?
— О чем-нибудь. Ой, ну разве не о чем говорить? — спросила Катя, сама не зная, о чем, действительно, ей говорить, но ей хотелось услышать от Юры о том, что он думал, когда не видел ее столько, испытывал ли желание увидеть ее.
Катя резко повернулась к нему. Юра будто ожидал именно этого, жадно прильнул к ее губам, и не успела Катя слова сказать, как почувствовала его руки, сильные и цепкие, у себя на груди, хотела крикнуть, но не смогла, чувствуя с какой-то безнадежной радостью: не вырваться из таких рук.
…А после Катя лежала, отвернувшись, и плакала. Молча плакала. А Юра лежал рядом, глядя на звезды, нарочито громко вздыхал, показывая тем самым, как ему тяжело от ее слез.
Спустя час Кате стало легче. Ей хотелось лежать, свернувшись в комочек, глядеть в небо, вдыхать горький воздух и ни о чем не думать. В ветре, в этих запахах, в тревожно мерцающих звездах чудилась какая-то необходимость, которая будет продолжаться бесконечно, — все так же будет дуть ветер, мерцать звезды, плыть потоками полынные запахи, а человек — чувствовать себя песчинкой среди этой бесконечной степи, звезд и ветра. Человек все видел, все знал, хотя и изменить как будто ничего не мог. И в этой способности все знать и чувствовать было нечто настолько поражающее воображение самого же человека, что ему становилось от всеизвестности, от предстоящего тоскливо.
Катя встала и медленно зашагала прочь. Куда и зачем? Ей было все равно, нужно было только идти. Молча шагать по пожухлой траве, уйдя мыслями и чувствами в себя, глядеть под ноги или вовсе не глядеть никуда, заранее зная, что сколько бы ни смотрел, все равно ничего не увидишь, потому что, кроме травы и далеких огоньков, ничего нет в ночной степи. Потрескивала сухая травка под ногами, это Катя скорее ощущала, чем слышала. Юра шел сзади молча, потом ему молчание надоело, и он зашагал торопливее. Почему она идет так долго? Почему молчит? Он то и дело оглядывался на машину, пока не потерял ее из виду, обеспокоенно оглянулся еще, взял Катю за руку.
— Катенька, а где машина? Ты не видишь? Только что видел свет фарный, а сейчас нету. Где? Может, кто сел в кабину? Где? Не видишь?
Опомнившись, Катя остановилась и только теперь заметила: нигде не видно ни единого огонька. Сколько ни смотри, темно, как в погребе. Только рядом что-то колыхалось, сонно дыша горьким полынным запахом, — это степь, это ее дыхание слышала Катя. И больше не видно ни зги. Катя в первое время испугалась, все мысли сразу в ней исчезли. Она всматривалась в темноту, где, по ее предположениям, должна быть машина.
— Ой, где, правда, где машина?! — воскликнула она, беря Юру под руку.
— Черт ее возьми, только что была, а теперь не видать. — Юра растерянно оглядывался вокруг. — Пошли обратно, а то придется ночевать под открытым небом. Дождик может пролить. Вишь, звездочек не много, туч много. Черт, укрыться будет негде. Вот так Анаконда! Так вот в чем погибель моя. Помнишь «Песню о вещем Олеге»? Ведь у нас как у него. Калибр на калибр не приходится.
Они повернулись, как казалось, обратно на сто восемьдесят градусов. Юрина тревога передалась Кате, и она теперь боязливо оглядывалась, сильнее и сильнее сжимая Юрину руку. Юра ругал степь, ночь, тучи, еще кого-то, глядел во все глаза по сторонам, но ничего не было ни слышно, ни видно, только ветер тоненько посвистывал в травинках да однажды, испугав Катю, пролетела над головами огромная птица так низко, что Катя присела.
— Ой, надо же! Что ж это такое? — спросила она, переводя дыхание.
— Сова, — отвечал Юра, останавливаясь, шумно потягивая носом, пытаясь определить по запаху бензина направление к машине. Но пахло только полынью, и она глушила все запахи. — Они, черти эти, совы, имеют привычку пугать людей. Чуть ли не на голову садятся. У них же глаза, черти, у этих мудрых сов, видят вокруг даже ночью. А ты ничего, Зелененькая, не видишь вокруг?
— А ты тоже, — рассмеялась Катя. — Ой, ты, Юрик, тоже ничегошеньки в темнотище такой не видишь. Ведь темно, хоть глаза выколи.
— Хоть глаза выколи, — повторил Юра и рассмеялся, сел на траву. — Давай будем спать. Все одно ничего не найдем, вот тебе святое слово. Ты пошла, а я, дурак, за тобой… Садись.
— Если только отдохнуть немного, — согласилась Катя, присаживаясь рядом. — Скажи вот мне, Юра…