Катя, не попрощавшись с мужчиной, ушла. И перед ее глазами стояла быстро несущаяся машина по степи, за рулем сидел Юра, а рядом женщина, которую она никак не могла представить. Самосвал яростно ревел, прыгал на колдобинах, в трескучем громе машины чудилась ненависть к женщине. И Катя с мстительным, тайным наслаждением подумала, что так и надо той женщине, принесшей столько неприятностей. Оттого, что Юра подвергся таким унижениям, а сам молча переносил страдания и лишения, всю зиму спал в машине и, чтобы не спать в машине, соглашался поэтому на любую командировку, Кате стало нестерпимо жаль его, дорогого и любимого ею человека.
Возле отделения милиции Катя перевела дыхание, смело вошла в помещение. За столом в приемной комнате сидел молодой краснощекий милиционер и разговаривал по телефону. Кончив говорить, он записал что-то в книжку, спросил:
— По какому делу, гражданка?
Катя была совсем спокойна, сердце стучало ровно, сказала тихо, чуть кашлянув при этом:
— Хочу видеть Гурьянова.
Она твердо глядела на милиционера, но не видела его, хотя он стоял перед глазами. Ей хотелось сказать какие-то нужные, необходимые слова.
— Гурьянова, Гурьянова, Гурьянова… — Милиционер порылся в книге. — Как его по имени?
— Гурьянов Юрий, — ответила Катя. В горле у нее пересохло, и она отвернулась, ища, куда бы сесть. Ей стало тяжело стоять, на лбу выступили капельки пота.
— Гурьянов Юрий… Гурьянов Юрий… повторял милиционер, роясь в книге. — Нету. Есть Гурьянов Андрей. А ну-ка, паспорт поглядим. А по отчеству как?.. Так-так. Вот и паспорт. Вот он тут и есть: «Гурьянов Андрей Федорович. Русский. Год рождения… Социальное происхождение…» Нету Юрия. — Милиционер поднял глаза на Катю, помолчал, внимательно разглядывая ее, как бы давая ей опомниться.
Катя ничего не могла на это ответить, исподволь ее начинало колотить. Она побледнела, уже не могла удержать запрыгавшие губы. Милиционер все понял, растерянно крикнул:
— Шапугин! Пусть придет Гурьянов! А вы, гражданка, кто, если не скрывать, будете?
— Се… сестра. — У Кати прыгали губы. Она совсем растерялась, и куда делось приобретенное недавно спокойствие. Вспомнила, что назвала неправильно по имени Гурьянова, а разве сестра может не знать настоящего имени? Я, ой, я не сестра… Я… Я…
— В таком положении уж имя знать надо, — наставительно проговорил краснощекий милиционер, строго, укоризненно глядя на Катю.
В этот момент в торце длинного, узкого коридора показался Гурьянов. Он не знал, зачем вызвали, но предполагал — подметать двор. Это его не расстраивало и не беспокоило: двор так двор, все равно. Гурьянов имел в своем характере особинку. При виде начальства, милиционера или просто человека, от которого зависел, у него вмиг вскипало в груди упругое желание показать себя полностью независимым, более того — бывалым, прикинуться эдаким бесшабашным человеком, которому и море по колено. Чем больше от этой особинки в характере он получал неприятностей, тем сильнее в нем крепла, разрасталась она. Имея душу нежную, легко ранимую, он этим как бы старался создать противовес ей. Вот и сейчас, появившись в коридоре, независимо поднял глаза к потолку и засвистел лихой мотив какой-то разбойничьей песни.
— Гурьянов, тут вам не конюшня! — прикрикнул милиционер, сопровождавший его.
— Эх, святое мое слово, гражданин милиционер, думаю я, что может быть лучше, чем вот так спокойненько идти по деревне, у казаков оне называются станицами, в шароварах, какие носили запорожцы, а в кармане у тебя по сотенке, по зелененькой бумажонке. И чтоб карманов не менее трех! А шаровары, шаровары — в них по бабе можно спрятать, вот какие чтоб, — говорил громко Юра, чтобы все слышали, видели, что он не грустит, а что ему все нипочем, все трын-трава. И впрямь перед Катей был разбитной, разудалый молодец, — если бы только она его не знала.
— Зачем тебе такие шаровары? — спросил язвительно милиционер. — И деньги?
— А затем. Ребятенкам по червонцу, чтоб знали Гурьянова Юрку, запорожского казака! Им запомнится такое на всю жизнь. Пусть морс пьют от пуза, голубей покупают, каких хотят. У меня таких не было. Пусть помнят Гурьянова Юрку!
Увидев Катю, Гурьянов смолк и быстро направился к ней. Милиционер поотстал, качая головой.
— Катя, красавица, я только о тебе думал. Какими судьбами? — спрашивал он быстро, взглядывая на дежурного милиционера, махнувшего рукой: мол, можете выйти на улицу.