Ксюша тоже страдала. Её муж, по мнению потомственной предсказательницы и астрологини Софьи Андреевны Белоцерковской, был перспективным, но нуждался в направляющей женской руке для максимального раскрытия своего денежного и управленческого потенциала. Так вот, этот самый муж ничего раскрывать не собирался, и, в конце концов, у неё опустились руки. А у кого не опустятся, когда здоровенный детина на твои нечеловеческие усилия только улыбается, извиняется и сгребает в охапку объятий вместо того, чтобы осознавать и достигать? И отмахивается уютным басом:
– Да брось ты, Ксюх! Всё же хорошо! Руки-ноги целы, крыша над головой! Своя, между прочим, крыша, хоть в ипотеку. Но ведь тянем же.
Ксения тянуть не хотела. Она хотела на море, красную машину и не считать дни до зарплаты, которые Витя называл макаронными и, кажется, совершенно не страдал от этого. Когда терпение оказалось на грани, Ксюша пошла на консультацию к Софье Андреевне: а не развестись ли? Может, в ее астрологическом будущем есть партия выгоднее. Раздвигая рамки сознания и тесного декольте, астрологиня поведала, что таки да, есть четкие указания на невероятный финансовый успех. Плата за него будет высока, но ни жизни, ни здоровью вопрошающей ничего не угрожает.
В тот же день, дождавшись мужа с работы, Ксюша объявила, что так больше она жить не может и подает на развод, а Прутиков может выметаться, куда хочет. На робкие возражения пока еще мужа, что квартира общая и идти ему совершенно некуда, только фыркнула:
– Ты мужик или как? Реши вопрос!
И ушла поправлять ауру медитацией. Вот только медитация не помогла. Дверь, хлопнувшая за ушедшим в безнадежность мужем, нарушила тонкие тела Ксюши настолько, что починить их был способен только коньяк. Она и пила коньяк, смотрела в окно, пыталась настроиться на будущий успех и процветание. Настройки Ксюшиной ауры постоянно сбивались: то лифт, зашуршав, остановился на этаже – а ключ в двери не повернулся; то кран чихнул – но не у неё в ванной, а у соседа. Внезапно среди шорохов засыпающего дома на Сиреневой улице Ксюша ощутила такую тоску от того, что мужа, такого надежного и спокойного, нет рядом, что захотелось завыть.
***
Телефон никак не унимался. Ксюша сбросила раз, другой, затем спросонья прошипела в трубку:
– Але…
– Ксения Сергеевна? Капитан Смирнов вас беспокоит.
– Иди в жопу, капитан, развелось мошенников… – просыпаясь, Ксения нажала отбой и огляделась. Она уснула прямо за кухонным столом, полупустая бутылка коньяка предательски кричала о пробоинах в карме величиной с черную дыру. Голова трещала, во рту и животе было гадко, тело затекло.
Телефон зазвонил снова:
– Ксения Сергеевна, не бросайте, пожалуйста трубку. Прутиков Виктор Семенович кем вам приходится?
– Муж, – на автомате ответила девушка.
– Вы могли бы приехать на опознание? Дело в том, что Виктор Семенович попал в ДТП и скончался.
Телефон выпал из рук. Хмель улетучился, чувство реальности тоже.
Ксения превратилась в зомби-половинки. Одна часть бесконечно кровоточила и болела, трогала Витины рубашки, нюхала куртки, обнимала подушки и выла ночами, видела знакомый затылок в толпе, слышала родной голос. Другая, окаменев, выполняла стандартный набор функций: морг, ритуалка, деньги, вещи, кладбище, бесконечные дни, бессмысленные ночи.
Эти половинки, как куклы-перевертыши, жили совершенно самостоятельно и сменяли друг друга, не оповещая хозяйку о намерениях. Вот Ксюша заполняет заявление о выплатах – а вот уже рыдает, размазывая чернила по щекам и документам.
Мама и подруги приходили, приносили еду, уговаривали держаться, и подумать о себе, и взять себя в руки, и не раскисать, и давали ещё какие-то правильные, но ненужные советы. А ей хотелось кричать, что ничего не наладится, и о себе не думается, и сил взять себя в руки нет. И вцепиться им в лица – чтобы молчали. Она прекратила общение почти со всеми, целыми днями лежала на диване, ела один раз в день – то, что приносила и почти силой скармливала мама. Сама же готовила себе только кофе.
А ещё девушка пристрастилась к ночным прогулкам по крыше. Она ложилась на спину, раскидывала руки и представляла, как Витя смотрит на нее, разговаривает или убаюкивает. Она вспоминала, как он был терпелив, как смешил ее, как как трогательно гладил по плечу во время особенно бурных споров. С высоты крыши и пережитого горя её требования к саморазвитию и улучшению карьеры мужа выглядели ничтожными, а цена за возможное богатство стала непомерной.
Когда показалось, что боль уже не так терзает сердце и даже есть возможность дышать, Ксюша подошла к краю крыши, раскрыла руки, сделала шаг – и проснулась.