Разумеется, не только Драко было интересно, как старший Лестрейндж прокомментирует сегодняшнее нападение. Так что, когда Гарри вернулся в Мэнор — ближе к девяти вечера, что по нынешним тревожным временам считалось «рано» — и захотел от Люциуса новостей, тот только развел руками.
— Оригинал письма уже часа два как в Аврорате. Вкратце, Кандид считает крайне несправедливой разницу между нынешними жизненными обстоятельствами моего сына и его сыновей. И сообщает, что будет всеми силами стремиться к равенству для них: либо я помогу ему с освобождением Рабастана и Рудольфуса, либо он радикально испортит жизнь Драко. На этот раз я даже написал ответ: спросил, где он был со своими взглядами на справедливость в данном вопросе весь последний год жизни Лорда. Так что сейчас Драко крайне нежелательно выходить из поместья, как вы понимаете.
— Лестрейндж все еще надеется, что вы как-то поспособствуете его замыслам?
Люциус пожал плечами.
— Объективно, сейчас у меня даже больше возможностей как-то влиять на ситуацию, ведь я активно сотрудничаю с Авроратом, а следовательно, вне подозрений. Разумеется, Лестрейндж понимает, что добровольно я на это не пойду — между нами слишком много недопонимания еще со времен Лорда. Так что он будет искать способы надавить.
Эта мысль Гарри совсем не понравилась. Как ни крути, а наиболее непоседливым в семействе Малфоев был тот же Драко, а значит, и шанс подставиться у него выше. Очевидно, что надо действовать на опережение, понять, что именно надо противнику…
— А что конкретно он от вас хочет?
— В обоих письмах он требовал личной встречи, чтобы обсудить, чем я могу быть ему полезным. К сожалению, встречи строго на его условиях, что категорически меня не устраивает.
Ни в словах, ни в тоне, ни в лице Люциуса не было ничего такого, что могло бы заставить Гарри усомниться в искренности собеседника. По крайней мере, потом он так и не смог понять, что именно его зацепило, заставило внимательно сопоставить вопрос и ответ. Но в родном отделе Поттера и не считали гением анализа и наблюдательности, а считали просто от Мерлина талантливым следователем.
— Я спросил не о том, что Лестрейндж пишет в письмах, — ровно сказал Гарри. — Я спросил, чего он хочет от вас, мистер Малфой. Нечто такое, что не утратило ценность после разрушения агентурной сети и ареста его людей в Азкабане?
— О… — сказал Люциус и откинулся в кресле, разглядывая Гарри с веселым интересом. — Да, знаете, Драко утверждал, что вас не уволят из Аврората, даже если вы будете каждое утро начинать с канкана на столе господина Фалька. И отнюдь не из-за героического прошлого, а только из-за незаменимости в настоящем. Рад видеть, что мой сын не ошибается в людях.
Драко говорил о нем что-то хорошее? Отцу? Но даже такая шокирующая новость уже не могла сбить Гарри со взятого следа.
— Приятно слышать. Итак?
— Скажите, мистер Поттер, кому бы вы отдали на хранение крайне сильную и крайне опасную вещь, ради владения которой очень многие влиятельные волшебники не остановятся ни перед чем?
Легкое насмешливое веселье так и не покинуло лица Люциуса, а потому Гарри не постеснялся ответить в том же тоне:
— Вот уж вам я точно этого не скажу! А то мало ли, что еще придется прятать и от вас в том числе?
— Туше! — Малфой улыбнулся еще веселее. — Тогда другой вопрос: отдали бы вы такую вещь на хранение Аврорату или Министерству? Не лично Министру или лично Главному Аврору, а организациям?
— Пожалуй, нет, — даже не изображая сомнений, ответил Гарри. — Так значит у вас есть такая вещь, сильная и опасная?
— Ставка Лорда была в Малфой-мэноре, а погиб он крайне внезапно. Здесь после него осталось очень много всего. Подавляющая часть этого наследства была конфискована, разумеется. Но Лестрейндж — вы ведь не удивитесь? — имеет доступ если не к хранилищам Отдела Тайн, то к авроратскому архиву наверняка. Он проверил списки и выяснил, что в них нет самого интересного. Целого ряда вещей, если быть точным. Некоторые из них принадлежали моему Роду, некоторые — лично Лорду, еще пара — Роду Лестрейндж и другим чистокровным семьям. Не буду утверждать, что среди этих вещей есть артефакты совсем уж запредельной мощи, но в умелых и правильных руках такой набор может оказаться сильной комбинацией.
— Но Лорд ими не воспользовался.
— Лорд находился в весьма странных отношениях с артефактами, — в голосе Люциуса промелькнула брезгливость. — Они для него были символами, а не инструментами. Он стремился обладать, но не использовать по назначению. Отголоски этой мании видны в том, какие предметы он избрал для создания крестражей.
— Но и вы не пользуетесь этими вещами тоже, — Гарри невозможно было сбить с мысли.
— На то есть две причины. Во-первых, трогать вещи чужих Родов, тем более Мраксов или тех же Лестрейнджей, я просто не рискну, особенно, в своем нынешнем состоянии. Что касается предметов, принадлежащих моему Роду… Времена меняются, мистер Поттер, и нравы меняются вместе с ними. Насколько мне известно, ни отец, ни дед уже не пользовались этим комплектом, считали цену неприемлемой. Темная магия так называется потому, что в ней нет ничего по-настоящему безопасного или бесплатного. Думаю, я мог бы рискнуть в девяносто шестом — девяносто восьмом годах, но тогда у меня не было возможности. Сейчас — точно нет.
— Допустим, я вам верю. И все-таки, у вас есть «эти вещи», — Гарри изобразил кавычки пальцами, — которые вы скрыли от министерских обысков… И теперь Лестрейндж хочет их получить.
— Примерно так. С маленькой поправкой: у меня их нет, но я знаю где и как их взять.
— Люциус, вы опять ставите меня перед сложным выбором. Вы же понимаете, что я не могу допустить, чтобы эта бомба осталась у вас?
— Я понимаю, почему вы так думаете, мистер Поттер. Но на самом деле — нет. Объясните, почему я не могу оставаться единственным обладателем знания о том, где они спрятаны?
— А вы точно единственный? — Гарри решил временно отойти от самой острой темы.
— Да. Изначально их убрала Нарцисса. Вы были столь любезны, что сразу после битвы громко заявили о ее помощи вам, так что она смогла оказаться дома уже через несколько часов после вашей Победы и спрятать все то, что ни в коем случае не должно было попасть в чужие руки.
— Никогда не сомневался в хватке леди Малфой, — буркнул Гарри, чувствуя смутную горечь. Ну не то, чтобы он ждал ангельских крыльев за спиной Нарциссы, но знать, для чего она использовала его заступничество…
Люциус, разумеется, заметил эту смену настроения.
— Вам кажется, что Министерство конфисковало у нас недостаточно много? — ровно уточнил он. — Моя жена спрятала не ценные, а опасные вещи, поймите. Вещи, которые в угаре первых дней Победы могли оказаться в вообще чьих угодно руках. Вам известно, что около трети всего, что фигурирует в первых конфискационных описях, пропало бесследно? И даже министерское Казначейство не может найти следов, а оно, я уверен, очень старается! И это кроме тех предметов, которые в описи вообще не попали, а попали сразу в карманы доблестных победителей. Впрочем, не будем об этом. Нарцисса убрала из имения то, что было бы по-настоящему опасным в злонамеренных или просто неумелых руках. Она же умеет обращаться с темными артефактами и спрятала их надежно. Потом мне позволили несколько свиданий с семьей, и нам удалось кое-что обсудить. В результате клад был разделен на две части: первая — наименее применимые и наиболее безвредные предметы, которые не страшно отдать в руки укрепившемуся министерству Шеклболта, и вторая — то, что желает получить сейчас Лестрейндж. Первая часть стала моей платой за освобождение под надзор, — Люциус снова весело улыбнулся. — Но осталась еще вторая часть. Знание о месте ее хранения — это опасное знание, и я не хотел, чтобы Нарси оставалась замешанной в это. Так что, выйдя на свободу, я озаботился судьбой этих артефактов и убрал их туда, откуда их крайне трудно достать, а найти и вовсе почти невозможно. Так что, да, теперь я единственный, кто сейчас знает, где закопан клад, и это знание защищено парой интересных ментальных блоков на случай допросов с применением особо радикальных средств воздействия.