На звонок ответил дядя Реза. Почти все звонки так или иначе были ему. Он забрался на пролет с трубкой и выглянул из окна лестницы. Завитой провод растянулся на всю длину, почти сдернув телефон со столика.
– Субханалла! – крикнул он. – Спасибо за звонок, Мажид.
Он спрыгнул со ступеней, положил трубку и бросился в гостиную, где за корси сидели ака-джун и папа. Я не разобрала, что он сказал, но услышала рассерженные слова папы.
– Как ты можешь верить в эту утку?
– Все сейчас видят это в небе. Все врут? – крикнул в ответ Реза. Он выскочил из гостиной и бросился в холл. Порыв холодного ветра ворвался в дом, когда он открыл дверь. Через пару минут он вернулся с деревянной лестницей – той, которую ака-джун прислонял к стене, чтобы забраться повыше и обрезать деревья. – Кто полезет со мной на крышу? – спросил он, затаскивая лестницу на второй этаж.
Я не знала, что баба́ имел в виду под «уткой». Я впервые услышала от него это слово. Ухо у меня жгло зубной пастой Мар-Мар, и мне мучительно хотелось знать, что происходит в небе. Я побежала вверх по спиральной лестнице, а Мар-Мар побежала следом. Лейла и Саба выглянули из своей комнаты на втором этаже.
– Что происходит, Реза? – спросила Лейла.
– Хочешь посмотреть на луну? – сказал Реза.
– Что сегодня не так с луной? – спросила Саба.
– Сами посмотрите.
Мы все пошли за Резой по коридору между его спальней и комнатой теть. Конец коридора от холла второго этажа отделяла узкая дверь. Будучи любопытной девчонкой, я много раз заглядывала в это темное пространство, но кроме полок, полных домашних солений, уксусов, соков и варений, никогда не замечала пути на крышу. Реза пристроил лестницу к стене над полками с соленьями и полез к потолку. Там я впервые увидела на потолке лючок. Столп лунного света осветил кладовую, когда Реза потянул на себя деревянную дверцу. Мелкая белая пыль посыпалась с потолка – будто звездная пыль с запахом извести и штукатурки. Реза поднялся с последней ступеньки лестницы на крышу и исчез в ночном небе. Бесстрашная и быстрая, я следом за ним забралась на две ступеньки, прежде чем Лейла схватила меня под мышки и не дала лезть дальше.
– Коджа?[4] Крыша не для детей, – сказала Лейла.
Я вцепилась в лестницу.
– Но я хочу посмотреть на луну.
– Нет, ты вернешься в гостиную. Там наверху опасно.
– Откуда ты знаешь? Сколько раз ты туда лазила? – упорствовала я.
– Можи! – закричала она. – Ты сейчас же слезешь, или я позову твоего отца.
Она отцепила мои руки от лестницы, но я завыла и заплакала и в истерике бросилась на ледяную мозаичную плитку кладовой. Мар-Мар тоже начала плакать, увидев, как я катаюсь по полу. Реза выглянул из люка и спросил:
– Что там происходит, Лейла? Почему бы тебе не одеть их в куртки и не взять сюда наверх с собой?
Вскоре я уже была в теплой шерстяной курточке и поднималась по лестнице на руках у Сабы. Она была пышной добросердечной тетей, которая не выносила нашего плача. Сквозь слезы и пыль луна сияла, как волшебный светильник. Она была такой яркой, что я протянула руку, чтобы ее коснуться. Во мне жила девочка, которая надеялась, что волшебство сработает и я смогу дотянуться до сияющей луны. Мар-Мар цеплялась за ногу Лейлы возле лестницы, дожидаясь, когда мы вылезем из люка. Крыша была плоской и покрытой гудроном, как и у большинства домов в Тегеране. Края едва поднимались над самой ее поверхностью. Я заерзала на руках Сабы – мне хотелось подойти к краю и посмотреть на город сверху, но она не выпускала моей ладони. Лейла поставила Мар-Мар рядом со мной и тоже крепко взяла ее за руку.
Мар-Мар потянулась ко мне, как часто делала в испуге. Мы уставились на небо и окрестности. Огоньки свечей мерцали на крышах, будто осыпавшиеся с неба звездочки. Издалека мне не было никого видно, но люди скандировали слоганы, которые я не понимала. Их крики превращались в пугающий рев, будто близящуюся грозу.
– Посмотри на луну! Видишь его лицо? – сказал Реза.
– Чье лицо? – спросила Лейла.
– Лицо имама Хомейни. Сегодня ночью по всему Ирану люди видят на луне его лицо. – Он прокричал самый громкий слоган, что я слышала за всю свою жизнь: – Марг бар шах![5]
– Кто такой имам Хомейни, дядя Реза? – спросила я.
– Он лидер нашей революции. Святой человек, – сказал он.
– Он луноликий принц?
– Нет, он божий человек, который избавится от всех принцев и принцесс этой страны и установит новую республику. Хватит двух с половиной тысяч лет монархии в Иране, – сказал он. Он указал на луну. – Смотри, Можи! Видишь его? Его великолепные глаза, его бороду, его тюрбан?