— Не знаю, — важно ответил Фанфан, — я кашляю!
Он попытался изобразить кашель, но у него ничего не вышло, и тогда он достал из-под одеяла своего маленького плюшевого медвежонка, с истертой шерстью, в бесчисленных пятнах, с одним глазом и тремя лапками.
— Мишка простудился, — сообщил он, — он все кашляет, кашляет! У него тревога!
— Тревога — это же не болезнь! — со смехом возразил Мишель. — Но погоди. На́ вот, допей свой отвар.
Он схватил чашку, но в спешке выплеснул все содержимое на простыню. Фанфан покосился на него, и оба рассмеялись.
— Беда, — сказал Мишель, — смотри только Норетте меня не выдавай! Я мигом все улажу.
И Мишель прикрыл мокрую простыню одеялом. При этом он невзначай дотронулся до ручки Фанфана — маленькой, горячей и потной. «У него в самом деле жар, — подумал он, — бедный Фанфан!» Вся его обида куда-то пропала, и в приливе нежности он погладил братишку по голове. Фанфан сразу же поспешил воспользоваться его порывом.
— Расскажи мне что-нибудь, — попросил он жалобным голоском, — какую-нибудь маленькую, совсем маленькую сказку.
— Ладно! Но что же тебе рассказать? Может, про трех медведей?
— Нет, не надо про медведей! Лучше расскажи мне про шоколадный эклер, как в то воскресенье! Ну, скорей рассказывай!
Мишель присел на край постели.
— Шоколадный эклер, — начал он, — продавался раньше в кондитерских, ну, знаешь, в лавках, где торгуют хлебом. Раньше там и пирожными торговали. Они лежали все рядком на железных решеточках, и так много их было, что мы не знали, какое выбрать: ромовую бабу, корзиночку с кремом или слоеное, а еще там продавались пирожки со сливами, с вишней, с клубникой… Но вкуснее всех был эклер с шоколадным кремом.
— Да, да, а какой он был, Мишель, расскажи?
— Знаешь, Фанфан, он был сладкий и прямо таял во рту, и крем тек из него отовсюду. Ты его зубами раз — и крем брызгал на твою куртку, а ты скорей подбирал его пальцем, а потом облизывал палец, чтобы ни одной капельки не пропало! Понимаешь, крем — это начинка, а снаружи был шоколад, но твердый такой, глазированный, застывший, и тесто тоже было такое вкусное, сладкое, ну вроде как у бриоши.
— А это что такое — бриошь?
— Ах да, верно, ведь ты и бриошей не видал! Это такие булочки — круглые, с шапочкой, ну вроде как снежные бабы, понял? И у них вкус, ну, одним словом, как у бриоши… Как тебе объяснить?
— Да, да, хорошо, Мишель, я понимаю, но вот скажи: значит, тебе разрешали съесть столько эклеров, сколько тебе хотелось?
— Нет, ну что ты, ведь они были очень дорогие. Но как-то раз — в воскресенье, когда мы выходили из кино, — папа купил мне три эклера. Я съел их сразу, без передышки. Вкуснота!
— Здорово! — мечтательно сказал Фанфан. — А как ты думаешь, когда папа вернется из плена, он мне тоже как-нибудь купит три эклера?
— Ну конечно, три, четыре… шесть… восемь, не меньше восьми!.. И мы станем их есть, и есть, и набьем полные рты, и вымажемся кремом, как клоуны в цирке! Нет, ты только представь! А потом…
— Мишель, иди обедать! — позвала мать из соседней комнаты.
Мишель весело спрыгнул на пол.
— Ура! Как мне есть захотелось от моего рассказа! Да здравствует обед!
Волна радости захлестнула его. Ему захотелось развеселить домашних. «Пойду утешу маму, — подумал он. — Правда, я был с ней неласков, когда пришел». Но мама не нуждалась в утешении; у нее снова было прежнее лицо — улыбающееся и спокойное. Так что Мишелю ни о чем не пришлось заботиться. Он накинулся на еду и начал быстро уминать земляные груши, слушая рассказ Норетты, перечислявшей события утра. Оказывается, ночью бомбы упали на окраинные кварталы: булочница рассказывала, что там живет ее двоюродная сестра, и она сильно за нее боялась. А Соланж получила весточку от брата: он передал ей через одного знакомого, что вернулся в Париж и в сочельник придет домой ее проведать.
— Соланж так обрадовалась, что сделала три ошибки в изложении…
— А ты, — спросила Эвелина, — у тебя-то какие отметки?
— Да что там, у меня все хорошо, сегодня был самый обыкновенный диктант.
— Эге, — сказал Мишель, — а ведь и тут ошибиться недолго. Ну вот, скажи, к примеру, как пишется слово «рыцарь»? Через «а» или через «о»?
— Через «а», конечно!
— Ну вот, а надо через «о»!
— Невежда, — засмеялась мать, — твоя сестра права: тут, конечно, должно быть «а»!
Мишель уронил вилку.
— «А»? Ну и нахал же этот Менар! Уверял, что надо «о» и еще требовал, чтоб я исправил!
— Чтобы ты исправил? В диктанте?
— Да нет, это… В общем… ладно. Но какой нахал! Да… И еще… Ох, мама, если бы только знала: мосье Турон говорил со мной, как мужчина с мужчиной.