— Ваши документы! — приказал он.
— Да, да, господа, хорошо, одну минуточку… Ох, куда же это я дела сумку! Боже мой, я совсем голову потеряла от волнения! Понимаете, мы празднуем рождество. Мой деверь вот переоделся Дедом-Морозом, чтобы позабавить детей… А-а, вот и сумка… Пожалуйста, господа, вот мои документы…
Она протянула свой паспорт тощему немцу, который стал придирчиво его изучать.
— Хорошо, — сказал он наконец, возвращая паспорт. — А остальные?
Сестры Минэ, охая от ужаса, также вытащили свои документы.
— А ты, Пьер, — сказала Эвелина, оборачиваясь к Алену, — что же ты сидишь, покажи господам твой паспорт! Подходящее приключение для Деда-Мороза, нечего сказать! Уж верно, я всю ночь глаз не сомкну!
Ален, съежившийся под красным халатом, приподнял край шторы и достал из кармана бумажник. Дожидаясь его, толстый немец подошел к зажженной елке. Может, она ему что-то напомнила — на какое-то мгновение его взгляд задержался на ней. Но он тотчас вновь отвернулся от елки.
— Ну, что вы там возитесь? — прикрикнул он на Алена. — Давайте паспорт!.. Так, хорошо…
— А вот мои документы, — сказал Жан.
Толстый немец взял его паспорт, но почему-то не вернул сразу. Он долго его рассматривал, затем передал своему спутнику. Немцы шепотом обменялись несколькими словами. Можно было расслышать: «Groß, blond»[5]. Тощий немец вынул револьвер.
— Пойдем с нами! — приказал он, наставив его на Жана.
Жан побледнел и отпрянул назад.
— Я?.. — забормотал он. — Почему вдруг я? Ну и дела! Но я же ни в чем не виноват! Я…
Он испуганно оглядел комнату, посмотрел на Алена, затем на мадам Селье. Ален ответил ему суровым, холодным взглядом; на лице Эвелины он прочел горячую мольбу.
Жан весь подобрался и, стараясь овладеть собой, шагнул к немцам.
— Это ошибка, печальная ошибка, — сказал он, — но, если надо, я последую за вами. Что ж, пошли?
Он вышел вместе с двумя немцами, машинально поправляя галстук. Никто не шелохнулся. Все прислушивались к тяжелым шагам, удалявшимся вниз по лестнице, от этажа к этажу. Потом послышался шум отъезжающей машины. Соланж кинулась к брату так порывисто, что оторвала белую бороду.
— Они тебя не взяли! — зашептала она. — Как я боялась!.. Ален! Ален! Мой Ален!
Она громко рыдала от горя, от страха. Чтобы успокоить девочку, пришлось положить ей на лоб холодные примочки, но Соланж продолжала дрожать и прижиматься к брату, словно не верила, что он в самом деле с ней. Норетта целовала ее, сестры Минэ гладили ей руки. Жорж с Мишелем сердито поглядывали на Алена.
— Он же ни в чем не виноват, этот Жан! — решительно сказал Мишель.
— Разумеется, — сухо подтвердил Ален, — да только они приняли его за меня! Я же слышал, о чем шептались немцы: «Высокий, блондин…» А все из-за этого проклятого парикмахера, который выкрасил меня в огненный цвет… Бедняга! Да, неприятно, конечно, подставлять вместо себя другого, но что поделаешь, если нельзя иначе!
— Но ведь он ни в чем не виноват, — повторил Жорж, — они ведь искали вас, а не его!
Ален не ответил. Эвелина Селье знаком подозвала к себе мальчиков.
— Я знаю, что вы думаете, — сказала она, — но вы уже достаточно взрослые, чтобы понять: жизнь Алена не принадлежит ему — она принадлежит его боевой группе!
— Но ведь Жан ничего такого не сделал! — наверное, в третий раз повторил Мишель.
— Вот именно, Мишель! Раз он ничего не сделал, он скорее всего отделается легким испугом: проверят документы, установят личность и освободят… А вот Алену был бы верный конец. Да к тому же его стали бы пытать. А вдруг он что-нибудь сказал бы под пыткой?..
Она замолчала, а потом добавила, внушительно произнося слова:
— Ален не мог поступить иначе. Он обязан был молчать.
Друзья кивнули в знак того, что всё поняли.
— Я ухожу, — сказал, поднимаясь с места, Ален, — и без того я довольно доставил вам забот. Но вы сами-то остерегайтесь! Признаться, я не совсем уверен в этом мосье Жане. Чтобы только выпутаться из этой истории, он способен рассказать все немцам.
— Не думаю, — мягко возразила Эвелина Селье. — Если бы он захотел сказать, он сделал бы это сразу, а вы же сами видели: он ничего не сказал! К тому же мы успели обменяться взглядами, когда его уводили: бывают взгляды красноречивее слов. Нет, не думаю, что он на вас донесет… Но вы-то — куда вы решили идти?
Ален устало пожал плечами.
— Не беспокойтесь за меня. Найду где-нибудь пристанище. Я ведь привык — все время так живу. Почти никогда не приходится дважды ночевать в одной и той же постели. А чаще всего вообще никакой постели не бывает… Что это? — вздрогнул он. — Опять стучат?