— Три коротких удара, — сказала Норетта. — Это консьержка.
В самом деле, это была мадам Кэлин. Она поднялась наверх, «чтобы узнать, чем кончилось дело». Услышав, что Ален собирается уходить, она всплеснула руками.
— Нельзя вам идти! — сказала она. — Они же оставили на улице шпика. Можете на него полюбоваться, если хотите.
Подойдя к окну, Ален осторожно выглянул на улицу. В самом деле, на противоположном тротуаре, в тени одного из подъездов, прятался человек.
— Час от часу не легче! — в ярости сказал Ален. — Они воображают, что схватили меня, но этого им мало — устроили здесь засаду в надежде, что схватят еще моих сообщников. Черт меня дернул сюда прийти!
Он заметался по комнате, тяжело дыша. Мадемуазель Мари что-то шепнула на ухо сестре, та кивнула с улыбкой.
— Идите к нам! — в один голос воскликнули сестры.
— К вам? Куда же это? — спросил Ален, продолжая шагать по комнате.
— Да к нам, в нашу квартиру на втором этаже. Кто нас заподозрит: две тихие старые девы. А у нас в столовой есть диван, мы дадим вам зеленое одеяло…
— Матрац, правда, жестковат, но подушка отличная.
Ален задумался.
— Хорошо, — сказал он, — если вы позволите. Эту ночь я останусь у вас. А завтра посмотрим.
Сестры рассыпались в благодарностях. Можно было подумать, что Ален оказывает им огромную честь, соглашаясь укрыться в их квартире. Сияя от счастья, они торопливо увели своего гостя. У Алена скверный вид, заявили они, ему необходимо лечь как можно раньше.
Консьержка догнала их уже на лестничной площадке.
— А Гурры? — шепотом сказала она. — Вы, видно, забыли о них? А там как раз торчит немецкий офицер, с которым они водят дружбу. Небось хлещут сейчас шампанское! А мальчишки их только что шныряли по коридорам! Если они увидят Алена… Погодите, я сейчас посмотрю!
Консьержка перегнулась через перила.
— Нет, — сказала она спустя минуту, — как будто никого нет. Идемте, но только смотрите будьте осторожны, когда подойдете к третьему этажу!
Маленькая компания осторожно спустилась вниз. А Жорж побежал к себе наверх, рассказать обо всем родителям. Эвелина Селье осталась одна со своими детьми в опустевшей столовой, где все еще сверкала рождественская елка с петрушкой и золотой розой на ветках.
Фанфан задремал, уткнувшись носом в серебряную звезду. Норетта подняла его и отнесла в кровать.
— Норетта, — сказала ей мать, когда она вернулась, — Соланж останется сегодня у нас, она ляжет с тобой. Это ничего: в тесноте, да не в обиде!
— Ура! — закричала Норетта, радостно захлопав в ладоши. — Ты слышишь, Соланж, нет, ты слышишь? Мы с тобой будем играть, — прошептала она на ухо подруге, — до чего же весело будет!
— Да, конечно… — ответила Соланж. — А как вы думаете, мадам Селье, хорошо будет Алену у сестер Минэ? Думаете, ему там понравится?
— Еще бы ему там не понравилось! — сказала Эвелина. — Они будут ухаживать за ним, как за малым ребенком. Они ему и грелку в постель принесут, и липовый отвар, а утром станут ходить на цыпочках, чтобы он не проснулся! Ты что, не знаешь сестер Минэ?
— Ну как же! Конечно! — сказала Соланж.
Слабая улыбка осветила ее лицо; она взяла Норетту за руку.
— Значит, правда, — сказала она, — я остаюсь у тебя и мы будем играть? Пошли!
Эвелина Селье расцеловала обеих девочек, и они ушли вместе с Мишелем. Когда их шепот затих, она вздохнула и начала убирать со стола, чтобы потом вымыть посуду. Хладнокровие, которое она проявила, стоило ей огромного напряжения, и сейчас силы оставили ее, все тело ныло, она с трудом держалась на ногах. Но теперь она одна, можно дать волю усталости… По ее милому лицу тихо заструились слезы; они падали в лохань с посудой, а она и не думала их вытирать. «Ну хватит, — говорила она себе, стараясь успокоиться, — на сегодня Ален спасен и пристроен — это главное. Но что будет завтра? И этот бедняга Жан — как жаль, что он такой рохля!.. О господи, как тяжко все, невыносимо тяжко!..» А слезы все текли и текли по ее щекам…
Убрав посуду в кухонный шкаф, она вернулась в столовую и подошла к елке. Все свечки давно погасли, кроме одной; в ее дрожащем сиянье поблескивали гирлянды. Крохотное пламя то угасало, то вспыхивало с новой силой — казалось, оно вот-вот умрет. Прижавшись щекой к колючим зеленым веткам, Эвелина стала следить за свечой. Ей вспомнились другие елки — те, которым она радовалась в детстве, когда ей было восемь, а потом и двенадцать лет, — елки, которые она украшала для Мишеля, затем для Норетты, наконец, последняя елка, которую муж — это было в 1938 году — купил на Цветочном базаре. Она была слишком велика, и пришлось отпилить кусок. «Хорошо, если бы муж сам купил елку на будущий год! Неужели он не вернется?..» Она стояла не двигаясь, погруженная в свои мысли, пока крохотное пламя наконец не погасло. Тогда она тихонько выпрямилась и, в последний раз оглядев погасшую елку, вышла из столовой — пора было ложиться спать.