— Ура! — закричал Мишель. — Началось! Эх, друг, ну и каникулы! Это тебе не у бабушки в деревне!
— Верно, — ответил Бобен, — только жаль, если нас убьют: тогда мы больше ничего не увидим.
Мальчики протиснулись в подъезд какой-то гостиницы. Там уже оказалось с десяток прохожих, и среди них папаша Лампьон.
— Эй вы! — сказал Лампьон. — Вы-то что здесь делаете, ребята? Сидели бы лучше дома!
— Да вы что! — возмутился Мишель. — Нам так все интересно!.. А ведь стреляли взаправду, да, мосье Лампьон? Это были настоящие пули?
— Ну конечно, настоящие, дурачок!
— Так я и знал! — упоенно воскликнул Мишель. — Веселая штука война — правда, мосье?
Папаша Лампьон покачал большой седой головой.
— Н-да, сынок. Если ты ищешь веселья, то, пожалуй, будешь доволен!
И правда, «веселья» было хоть отбавляй. На другой день немцы осадили префектуру, над которой развевался французский флаг. Здания Военного училища, палаты депутатов, сената были превращены в опорные пункты. Бойцы французских Внутренних сил строили первые баррикады. Народ Парижа, испивший полную чашу страданий и унижений, вступил в бой против немцев.
Улица Четырех Ветров волновалась. Жильцы больше не запирали своих дверей: им нравилось перекликаться друг с другом и делиться новостями — как верными, так и ложными. Сестры Минэ, вытряхнув из комода остатки белья, разорвали на куски лучшие простыни, и отважная мадемуазель Алиса отнесла самодельные бинты на пункт «скорой помощи» при Медицинском факультете. Мадам Кэлин зазывала к себе бойцов французских Внутренних сил и угощала их ячменным кофе в огромных кружках. При этом она на чем свет стоит поносила Гурров, которые боялись высунуть нос из своей квартиры, не решаясь даже выйти купить хлеба. Жан и папаша Лампьон с утра до вечера были на улице. Папаша Лампьон в самый первый день восстания торжественно извлек старый револьвер образца 1914 года, который он четыре года подряд прятал под полом в кухне.
— Повезло вам! — воскликнула консьержка. — За такие штуки вас запросто могли арестовать! А я-то ничего не подозревала!.. Нет, вы только подумайте, а если бы об этом пронюхали Гурры?
— Еще что! — отмахнулся папаша Лампьон. — Все женщины на один лад! Можете вы себе представить, чтобы я по своей воле отдал эту штуку немцам? Ни за что на свете я бы с ней не расстался — уж я-то знал, что она мне пригодится!
Лампьон любовно погладил револьвер своей большой морщинистой рукой. Жан глядел на него с завистью.
— Счастливец! — вздохнул он. — А я-то, как болван, остался с пустыми руками! «Нет оружия, нет!» — только это и слышишь от наших ребят. Сколько ни проси, они лишь отмахиваются. Вот вчера, например, зашел я в штаб французских Внутренних сил на улице Бюси́. Сидят там трое парней. «Вам что нужно?» — «Оружие мне нужно! Воевать хочу!» А старший как крикнет мне: «Оружия хотите? А вы знаете, где оно растет, оружие? Если вам нужно, так возьмите его у нацистов! Только это не очень-то легкое дело!» Ну и вот… Просто впору взбеситься!..
— Ну, если так, — посоветовала консьержка, — идите строить баррикады!
— Что баррикады!.. — проворчал Жан. — Баррикады не заменяют оружия… Но все равно: раз надо — буду строить баррикады!
— Мосье Жан, пожалуйста, возьмите меня на помощь! Возьмете? — закричал, дрожа от волнения, Мишель.
Жан сурово кивнул, и Мишель не помня себя от радости побежал предупредить маму.
Эвелина в последние дни почти не выходила из дому. Она понимала, что должна оберегать детей, и знала, что, если она выйдет на улицу, дети последуют ее примеру. Просьба Мишеля застигла ее врасплох.
— Нет! — крикнула она ему.
Но сын возмутился. Что скажет Ален, что скажет Даниель, если они узнают, что Мишель ничего не сделал для освобождения Парижа? Мать удивленно взглянула на него. Откуда у сына этот суровый взгляд взрослого мужчины? «Как он похож на своего отца!» — подумала она с гордостью. И почти против воли сказала:
— Ну что ж, ступай освобождай Париж!
Но тут начался другой спор: Норетта заявила, что она тоже хочет строить баррикады, и Соланж стала ей вторить, хотя до этого боялась даже выйти на улицу. Но Эвелина не отпустила девочек на баррикаду и в утешение обещала, что втроем они сошьют огромный флаг и вывесят его в окне, как только уйдут немцы. Норетта и Соланж захлопали в ладоши, а Мишель ушел с Жаном.
— Куда мы идем? — спросил Мишель, догнав Жана в вестибюле.
— На улицу Ансьен-Комеди, — ответил Жан. — Меня там ждут. Сегодня утром я записался во французские Внутренние силы… Вот, гляди!