— Не понимаю… Что с тобой, мальчик?
Мишель судорожно глотнул.
— Да, но если так… Вы, значит, вы ее сын, да? Это наш дом, честное слово! Я сам живу на улице Четырех Ветров!
Мишель пожирал глазами высокого бородача, и в его памяти вставал образ худого непоседливого подростка, который на него, Мишеля, в ту пору смотрел свысока. Сыну консьержки было тогда шестнадцать лет, и он уже работал в гараже. Но что общего у этого солдата, вернувшегося с победой домой, с тем щупленьким пареньком? Весело сдвинув брови, бородач с минуту разглядывал Мишеля.
— Знаю, — сказал он, — ты сынишка Селье, жильцов с четвертого этажа. Ну и вырос же ты за четыре года!
Он пожал Мишелю руку, как принято у мужчин, и на них с почтением глазели все «рыцари»; Мишель задыхался от гордости.
— Я побежал! — крикнул он.
— И мы тоже! — закричали остальные.
«Рыцари» одним махом спрыгнули с бронетранспортера.
— Не можешь же ты все делать один! — запальчиво крикнул Мишелю Бобен, когда ребята наконец с огромным трудом выбрались из толпы. — Ты сходишь к мадам Кэлин, а я побегу звонить по телефону!
— Да ведь просили-то меня! — возмутился Мишель.
— Ну и что? Все равно несправедливо!.. А ну, пошли, ребята! Будем звонить по телефону жене Дюпена!
Менар с Муреттом, Барру и Рюшем побежали за ним. Они надеялись отыскать телефон в ближайшем кафе. Но все кафе были закрыты.
— А что, если постучать, неужели нам не откроют? — воскликнул Бобен. — Надо же оказать услугу солдату Леклерка!
— Да нет, видно, все вышли на улицу, — возразил Менар. — Вот что, дома у нас есть телефон: я сам позвоню мадам Дюпен!
— Ну ладно… — нехотя согласились «рыцари».
А Мишель уже мчался на улицу Четырех Ветров. Он бежал, расталкивая прохожих, не оборачиваясь на окрики. На углу улицы Одеон он вдруг услышал шум. В жалком старомодном «форде» сидели, понуро опустив головы, пятеро немецких солдат без погонов и портупей. Толпа вопила, осыпала их проклятиями. Мишель рванулся было к «форду», но что-то заставило его отпрянуть. Он сдержал крик, готовый вырваться из его рта, отвернулся и медленно пересек улицу.
Подойдя к своему дому, он остановился перед ним в изумлении. Неужели это его дом? Весь фасад закрывали флаги — французские, английские, американские, русские — трехцветные или с белыми звездочками, пестрые, яркие. Все жильцы вывесили флаги; не украшены лишь окна квартиры Моско да еще Гурров. Гурры даже и ставни не раскрыли. Отыскав глазами свой балкон на четвертом этаже, Мишель полюбовался флагом — его синие брюки не подкачали! А на первом этаже, над окнами консьержки, висел огромный плакат, на котором красными и синими буквами было выведено:
ДА ЗДРАВСТВУЕТ СВОБОДА!
ДА ЗДРАВСТВУЕТ ФРАНЦИЯ!
ЖИЛЬЦЫ ЭТОГО ДОМА — УЧАСТНИКИ СОПРОТИВЛЕНИЯ!
Мадам Кэлин, облаченная в нарядное платье, удовлетворенно разглядывала свою работу. Мишель кинулся к ней на шею.
— Добрые вести! — крикнул он. — Скорей угадайте, какие!
— Да ты что! Смотри, изомнешь мне платье! — заворчала мадам Кэлин, высвобождаясь из его объятий. — Какие еще добрые вести? Кажется, их и без того довольно! Мне теперь нужно только одно — чтобы вернулся мой сын!
— Угадали! — закричал Мишель. — Он вернулся!
Длинное лицо консьержки покрылось красными пятнами; она пошатнулась, так что казалось, вот-вот упадет, и ухватилась рукой за плакат, который тут же разорвался с громким треском.
— Мой… мальчик, — произнесла она, — мальчик мой, сынок!.. Так ты его видел? Где он? — вдруг закричала консьержка, хватая Мишеля за руку. — Ну, что ты стоишь, будто язык проглотил!
Мадам Кэлин изо всех сил трясла Мишеля за плечи, так что у него самого закружилась голова, однако он со всеми подробностями описал ей недавнюю встречу.
— Так ты говоришь, он хорош, мой сынок? — восклицала мадам Кэлин. — И вид у него здоровый? И довольный, да?.. Ох, жалость-то какая: надо было мне самой поспешить на эту улицу Сен-Жак, вместо того чтобы торчать дома и малевать плакат! Смотрите, да он весь порвался! Ну ничего, невелика беда! А может, ты, сынок, что-нибудь позабыл? Нет, ничего? Ну, тогда расскажи еще раз все сначала!
Мишель в третий раз повторил свой рассказ. Когда он кончил, мадам Кэлин поправила прическу.
— Пойду объявлю новость всем жильцам! — радостно сказала она.
Но жильцов в доме осталось совсем немного. Даже Норетта и Соланж и те ушли гулять с папашей Лампьоном. Мадам Кэлин застала дома только сестер Минэ да Эвелину Селье, недавно вернувшуюся домой с Фанфаном. Но трех сердец, готовых разделить с ней ее счастье, консьержке было вполне довольно. Эвелина радостно вскрикнула, сестры Минэ засыпали консьержку вопросами, а Мишелю пришлось в четвертый раз повторить свой рассказ.