Тамара кончила отчитывать Гешку — оказалось, за то, что он пришел с грязным воротничком, — и крикнула повелительным басом:
— А ну, давайте в класс! Скоро звонок!
На руке у Гусевой поблескивали новенькие часики: должно быть, их ей подарили дома к Новому году. Она то и дело озабоченно и деловито на них поглядывала.
С веселым гамом, с хохотом и визгом, распахнув обе половинки двери, все ринулись из коридора в класс. Меня тоже втолкнули в дверь. Я сел за свою парту, третью от учительского стола. Мое место было с краю, около прохода, а у стены сидел Женька. Но почему же его так долго нет? Что с ним случилось? Не заболел ли он после драки с Васькиными ребятами? Может быть, его так поколотили, что он лежит теперь дома и не может встать?..
Едва только я подумал об этом, как в дверях показался Женька. Его встретили дружным грохотом крышек парт, звонкими возгласами, так же как встретили меня и Островкова, так же как, наверно, встречали сегодня всех, кто приходил в школу. Но я не кричал. Только сердце забилось вдруг часто-часто, как будто меня должны были вызвать к доске, а я не приготовил урока.
Вот сейчас, думал я, он подойдет и скажет, как говорил обычно: «Ну-ка, пусти меня на мое место; расселся, как три толстяка…» Но Женька окинул взглядом ребят, посмотрел на меня, нахмурился, отвернулся. Потом подошел к Гешке Гаврилову, который сидел позади, через парту, и спросил:
— С тобой никто не сидит?
— Никто, никто, — радостно закивал головою Гешка, поспешно отъезжая на край скамейки.
— Я с тобой сяду.
— Садись, конечно!.. Вместе будем!..
Гаврилов прямо-таки задыхался от счастья. Еще бы! Женька — лучший ученик в классе, а у Гешки всего одна пятерка — по физкультуре. Небось думает, что теперь есть у кого списывать. Но дудки! Не такой человек Женька, чтобы можно было у него списать. Я как-то в прошлом году хотел переписать из его тетрадки примеры по алгебре, которые задавали на дом. Да не тут-то было…
Признаюсь, в эти минуты я просто ненавидел Гешку. Эта ненависть перемешалась в душе моей с горечью обиды, с болью и удивлением. Женька! Мой лучший друг!.. Неужели же кончилась наша дружба?.. Наверно, если бы Женька сел за парту к Борьке Кобылину, или к Олежке Островкову, или даже к самому Косте Веселовскому, я ненавидел бы и их так же. Но в то же время вместе с ненавистью и обидой росла во мне упрямая гордость. «Пусть, — со злостью думал я. — Пусть не хочет сидеть со мной, пусть не хочет дружить… Не надо. Обойдусь и без него. Вот сейчас скажу Островкову или Кобылину, чтобы садились ко мне за парту. Пускай увидит, что не очень-то я огорчен».
Конечно, это были глупые мысли. Я не позвал ни Островкова, ни Кобылина. Место рядом со мной так и оставалось пустым, и к горечи и обиде вдруг прибавилась тоска. Я знал, что не оправдаться мне перед Женькой и что дружбе нашей пришел конец.
Глава одиннадцатая
Прошла неделя. Женька за это время ни разу ко мне не подошел и не сказал ни слова. Меня будто б и не было в классе. А если нам случалось на перемене столкнуться в коридоре, он просто обходил меня, словно я не человек, а какой-нибудь столб. Однажды я все-таки не вытерпел и окликнул его, сделав вид, что мне нужен красный карандаш. Но в ответ Женька на меня даже не взглянул и процедил сквозь зубы:
— Я с трусами не хочу разговаривать.
После этого случая я твердо решил ни за что больше к нему не подходить. Не хочет дружить — напрашиваться не стану.
В Дом пионеров я не пошел, хотя в понедельник получил открытку, где меня извещали, что занятия исторического кружка будут проводиться по вторникам, два раза в месяц.
Весь вечер во вторник я просидел над книгой «Два капитана». Читал до самого ужина, пока мать почти силой не усадила меня за стол. Но после ужина, едва допив чай, я снова схватился за книгу. Что за чудеса? Почему тогда, в пятницу, эта книга показалась мне неинтересной? Теперь я не мог от нее оторваться. Вместе с Саней Григорьевым мчался я в бой на самолете, вместе с ним храбро бросал в лицо трусливому жулику Ромашке полные презрения слова, хотя Саня был весь изранен, а Ромашка цел и невредим, да к тому же еще держал в руке пистолет. Вместе с отважным летчиком пробирался все дальше и дальше, в глубь полярных снегов, чтобы раскрыть тайну гибели экспедиции капитана Татаринова… «Бороться и искать, найти и не сдаваться!..»
Я перевернул последнюю страницу и закрыл книгу. Закрыл ее с таким чувством, какое бывает, когда в яркий солнечный день выйдешь вдруг из кино, жмурясь от нестерпимого света и еще переживая то, что минуту назад видел на экране. Да, бороться и искать с таким упрямством, как Саня Григорьев, могут немногие. Разве сравнишь, к примеру, наши с Женькой поиски с теми, которым посвятил всю свою жизнь Саня?.. Впрочем, Женька тоже упорный и может чего угодно добиться, если захочет.