Глава 3
Когда она проснулась, утреннее солнце освещало комнату ярким желтым светом, и она бросилась к окну, стараясь разглядеть, нет ли там чернеющего корпуса корабля или эскадры кораблей, исследующих прибрежные воды. Но там было только море — сверкающая и искрящаяся голубизна. На том месте, где она видела то жутковатое зарево, она увидела смутные очертания острова. Но огонь (если это был огонь) горел не на острове. Он определенно двигался по воде, и теперь, в свете яркого чистого утра, она задумалась о том, не приснилось ли ей все это. Был прекрасный ясный день, и Джейн торопливо надела темно-синие джинсы и кремовую блузу. Она пойдет на край моря, заберется на плоскую скалу и позволит своим мыслям блуждать в голове и разберется в них, обдумывая одну за другой. Выйдя в коридор, она услышала Аманту на кухне, и пошла на запах жареного бекона и кофе.
Экономка, в черном платье и сером переднике, поставила перед ней тарелку с беконом, а рядом положила письмо. Джейн коротко засмеялась, когда увидела почерк. Тед выполнял свое обещание писать каждый день. Она положила письмо в карман брюк, чтобы прочитать его на берегу. Аманта, с ведром и шваброй в руках, уже выходила из кухни, когда Джейн окликнула ее.
— Я видела нечто странное этой ночью, — сказала она. — Мерцающий красноватый огонь двигался по воде. Вы видели его? Не знаете, что бы это могло быть?
— Да, я тоже видела, — произнесла женщина, и лицо ее при этом оставалось бесстрастным.
— Так, значит, мне это не приснилось, — сказала Джейн. — А я гадала — приснилось или нет?
— Вам это не приснилось, — сказала женщина и, повернувшись, поспешно вышла из комнаты.
Джейн хотела остановить ее, но не стала этого делать. Аманта Колбурн была странной особой, заключила она. Выпив кофе, она вышла из дому и почувствовала, что освободилась от душного и гнетущего ощущения, которым, казалось, постоянно окутывал ее старый дом.
Она спустилась со скал, которые показались ей более крутыми, чем в тот день, когда она карабкалась по ним вверх. Достигнув подножия плоскогорья, где море лениво плескалось о скалы, и прилив стоял высоко, она увидела длинный плоский камень, в десятке ярдов от себя. Перебираясь через мокрые обломки скалы у края воды, она добралась до камня и уселась на него. Отсюда она могла видеть весь берег, вплоть до взморья и до обдуваемых ветром деревьев, склонившихся в вечном желании защитить себя. К северу она могла видеть край плоскогорья и мыс большой и глубокой бухты, ее бухты, а перед ней — бесконечность раскинувшегося Атлантического океана. Низкие очертания острова, замеченного ею из окна, серо-голубые на солнце, были теперь хорошо видны. Старый дом, оставшийся позади, не был теперь виден, и в поле ее зрения были только большие валуны, высившиеся наверху. Она достала из кармана письмо и с нетерпением принялась его читать.
«Дорогая моя девочка Дженни!
Вот еще одно письмо из внешнего мира от любящего удовольствия обывателя. Думал о тебе, когда пошел в «Фенви» на концерт Моцарта вчера вечером. Ты всегда была так забавна, когда ходила на Моцарта, особенно на Дона Джованни, но, впрочем, всегда забавно смотреть на кого-нибудь, кто с таким старанием радует себя.
Даже не спрашивай, с кем я был. У нее вежливое и рафинированное восприятие Моцарта, а ты знаешь, что я думаю о вежливом и рафинированном восприятии. Это все равно, что заниматься любовью в перчатках. Но к черту все это, пойдем дальше. Однако замечу, что все они не могут быть похожи на тебя.
А ты лучше размышляй, Дженни. Именно поэтому ты уехала туда. Как идут дела в департаменте по самопознанию? Между прочим, Тед только что закончил работать над шестистраничным рекламным приложением, наполненным длинными прилизанными автомобилями с милыми маленькими колесиками и длинными прилизанными девушками с милыми маленькими бюстиками. О, как бы мне хотелось, чтобы ты снова была здесь. Береги себя.