В другом углу столовой стоял круглый сервировочный стол. После обеда, когда посуда была убрана, его накрывали красной плюшевой скатертью, опускали ниже лампу, и на ее мягкий свет все домочадцы собирались вокруг стола. У бабушки была страсть грызть кедровые орешки, и делала она это с быстротой белки. Эта привычка считается простонародной, но ведь в бабушкиных жилах текла какая-то часть крестьянской крови. Она ставила большую миску с орешками на стол, и все собирались вокруг: щелкали мелкие коричневые орешки, разговаривали, вели бесконечные споры.
Самые приятные застольные минуты для меня бывали, когда Сережа, мой старший приемный дядя, гимназист, читал нам стихи. Сережа был одаренным чтецом, обладал мягким выразительным голосом. Русский язык, бесконечно богатый и гибкий, шел у него словно от сердца, передавая и печаль, и радость. Сережа держал внимание слушателей, пока не затихало последнее слово, после чего все еще некоторое время молчали. Бабушка сидела глубоко задумавшись, подперев рукой щеку и глядя в стол, а Марга, моя младшая тетя, — куда-то вдаль.
За этим столом мне довелось провести мои первые, самые памятные годы. Они прошли в окружении всего русского: обычаев, людей, говоривших по-особому, с непередаваемыми интонациями. Я впитывала это, как и многое другое, и хотя была наполовину шотландкой, начинала ощущать странную и ускользающую сущность, которую часто называют «русской душой». Она поселилась во мне навсегда, заслонив шотландскую часть моего «я».
К дому примыкал большой двор с несколькими надворными строениями. Возле садовой изгороди стояла сторожка. Узкий коридор делил ее на два отдельных жилища, каждое состояло из двух комнат. В одном жил Михайло с молодой женой Машей, в другом — садовник Василий и паренек по имени Яшка. В обязанности последнего входило бегать с поручениями, разносить записки и выполнять всякие другие задания.
Зимой кур переводили из их летнего обиталища на половину Василия, и он жил в своих двух комнатах с Яшкой и курами в полном согласии. Удовлетворенно квохча, куры копошились под ногами, склевывая невидимых букашек с деревянного пола.
В углу двора, примыкавшем к улице, изгибаясь полумесяцем, расположились конюшня, кучерская и старый коровник, где содержались шотландские черномордые овцы. Отец привез их из Шотландии. Его отговаривали от этой затеи, говорили, что овцы в Шотландии привыкли бродить по холмам, пощипывая сочную траву. Но отец был непреклонен, он был убежден, что овцы смогут прижиться у нас, и оказался прав. Овцы не только привыкли к новым условиям, но отрастили великолепную плотную шерсть и плодились. Сначала они робко щипали траву во дворе перед конюшней, а затем выбрались за ворота и спустились к реке, исследуя берега. Берег перед домом высокий и укреплен булыжником против ледоходов и весенних паводков. Вот тут и нашли овцы то, что больше всего могло напоминать им родные пастбища Шотландии.
Когда наступали длинные белые ночи северного лета (в Архангельске солнце в эту пору почти не заходит), овцы каким-то образом чувствовали наступление вечера и своевременно трусили в свой загон. В разгар зимы, когда солнце появляется лишь на миг, овец выпускали только в светлое время дня, и они также бродили по берегу.
Однажды Василий, сметавший снег с дорожки у ворот, услышал пронзительное истошное блеянье. Он перепугался, увидев, что овцы несутся с набережной мимо него в ворота и за ними гонится большая собака. Василий — из крестьян, он сразу сообразил, что собака эта — волк, которого голод выгнал из леса. Во дворе волк оказался как в ловушке: дорогу ему преградили Михайло и Василий. К ним присоединился Яшка с длинным колом. Молодые служанки выскочили из кухни, размахивая полотенцами. Все это сопровождалось истерическим лаем Скотьки и Борзика, носившихся на безопасном расстоянии позади наступающих. В каком-то диком порыве все наступали на волка, пытаясь загнать его в широко открытые двери дровяного сарая. Теперь уже волк был напуган не меньше овец, но, как всякое загнанное в угол существо, он внезапно ринулся на своих преследователей. Тут все подались назад, девушки испуганно завизжали, а собачонки, поджав хвост, рванули на кухню. В мгновенье ока волк пронесся мимо них в ворота, а там — в спасительный дальний лес.
Я отчетливо вижу наш дом во все времена года. Летом во второй половине дня передние комнаты залиты солнцем. Мне кажется, я слышу плеск воды, доносящийся с реки в открытые окна, чувствую волнующий запах лесной свежести от огромных плотов, медленно плывущих к лесопильным заводам. Голоса женщин, что полощут белье на краешке пристани, звонкий смех детей, купающихся или просто сидящих голышом на валунах, обсыхая на солнце, — все это эхом доносится до меня сегодня сквозь годы.