Люси, первой понявшая жест матери, поддержала её, и все остальные родственники, стоявшие позади, подхватили в охапки детей и подростков, чтобы те не видели этого, тихо расселись по каретам и разъехались, используя соседний переулок, чтобы не объезжать лежавшее на дороге тело.
Фрэнсис не слышал, как остальные разъезжались. Он вообще ничего не слышал. Он все стоял на коленях, пытаясь в два голоса с Энтони дозваться до тихой и уже мертвенно-бледной Рози. Однако с каждой секундой его попытки позвать её становились все громче, все отчаяннее, в них пробивались слёзы. Умом он уже понимал, что все кончено, и долго обманывать сам себя просто не мог.
Сверкая полными слез глазами, он выхватил старый, но все ещё прекрасно стреляющий пистолет, тот самый, который когда-то его покойная бабушка одалживала Энтони, чтобы тот спас Джоанну из сумасшедшего дома, и бросился вслед за давно сбежавшими бандитами. Энтони, вскочив с небывалой даже для старого морского волка прытью, последовал было за ним…
– ТАК, А НУ СТОЯТЬ, ОБА! – рявкнула Джоанна.
От неожиданности оба старых мужчины и впрямь затормозили и обернулись к ней.
– Даже не думайте совершать какую-нибудь глупость, подобную той, что планировали совершить сейчас! – сурово велела женщина, – Вы останетесь здесь и дождётесь прибытия полиции, которая во всем разберётся.
– Я сам – полиция! – бросил Фрэнсис.
– Другого города! – отбрила миссис Хоуп, – к тому же, ты – заинтересованное лицо, да ещё и находящееся в состоянии аффекта!
– Ханни! – вмешался Энтони, вытирая слёзы со щек, – эти твари должны понести наказание! Правосудие должно свершиться!
– Я не позволю вам вершить самосуд! – взвыла женщина, глядя прямо в глаза мужу, – не ради этих мерзавцев, но ради вас самих! Или, может, ты забыл, что подобное «правосудие» сделало когда-то с нашим братом?!
Это заткнуло Хоупа моментально. Конец же решимости Фрэнсиса положила Аллисон.
– Папа, хватит! – всхлипнула она, – что толку теперь? Они наверняка уже в другом квартале…
Фрэнсис медленно кивнул, а затем рухнул на колени и разрыдался, прижимая к губам холодную руку возлюбленной. Энтони, Джоанна, Бен и Аллисон сгрудились вокруг него.
В скорби своей они даже не заметили, что в переулке оставался ещё один человек, не уехавший с остальными. Теперь же этот человек шагал по соседней улице, волоча за собой маленькую нищенку.
– Тебя как звать-то? – осведомился он.
– Ария, – пискнула та, со смесью любопытства и волнения оглядывая красивое, но суровое лицо незнакомого мужчины.
– Ария, – повторил тот, – ясно. А меня мистер Оуэнс. Так, ты давай, ножками-то шевели. А то тащишься еле-еле.
***
Фрэнсис слегка поморщился от странного щекочущего ощущения. События последних месяцев смешивались в голове в какую-то кашу. Его любимая скончалась, и, хотя тех, кто убил её, нашли и наказали, легче от этого не стало. Ее смерть подкосила его – он слёг, и хотя друзья, дети и внуки изо всех сил поддерживали его, ничего не помогало, и Фрэнсис Дейл тихо угас, продержавшись почти год без своей Розмари. Но теперь…
– Не знаю, как у тебя, а лично у меня возникает чувство инверсированного дежавю, – лукаво промурлыкал у его уха знакомый голос, ещё при первых звуках которого мужчина распахнул глаза.
Она лежала рядом с ним на кровати, совершенно юная и прекрасная, с весело сияющими глазами и нежной, но немного ехидной улыбкой.
– Розмари, – выдохнул Фрэнсис.
– И Вам доброе утро, констебль, – рассмеялась она, и звук её смеха нежнейшими колокольчиками раздался в душе юноши. А юношей он снова был, если верить тому, как выглядели его руки, которыми он потянулся к ней.
– Инверсированное дежавю? – мягко поинтересовался он. Интересно, это ещё что за зверь?
– Ну да, – хихикнула Розмари, – в нашей прошлой жизни так уже было. Только тогда ты пришёл сюда первым, и встречал меня.
– В прошлой жизни? – переспросил юноша, продолжая любоваться прелестным личиком своей возлюбленной.
– Ну да, – кивнула девушка, – в последней из них, той, где я была королевой Марией Стюарт, а ты – Королем Франциском Валуа.
– Где мы были кем и кем?
Мария рассмеялась.
– Ой, да мы кем только не были за те полторы тысячи лет, что мы жили на свете! В первый раз, например, мы были Тристаном и Изольдой, теми самыми… – Мария осеклась, глядя на совершенно изумленное лицо супруга, – ладно, давай не все сразу. Ты сам все вспомнишь постепенно. Так всегда бывает, к этому месту, – она повела руками вокруг, – просто привыкаешь. Ладно, хорош разлеживаться, давай подъем, и я тебе все здесь покажу. И наш дом – тут не переживай, он видоизменяется под наши жизни, и сейчас выглядит, как наш дом на земле, хотя ему случалось быть и королевским замком… Ладно, не суть. И все остальное покажу и расскажу. Все равно тебе пока заниматься ничем нельзя – ты только прибыл и ещё не стабилен, нужно будет подождать хотя бы пару лет, а пока что… Кстати, ты же не думал, что тебя жду я одна?
И она потащила мужа к выходу из комнаты (он лишь успел заметить, как на них из ниоткуда взялась свободная белая одежда), где его уже ждала семья – и отец с матерью, которых он узнал, хотя не видел их почти всю жизнь, и бабушка Аннабель, и некоторые другие, кого Франциск пока не узнавал, но чувствовал, что знал… И все они улыбались, и всюду была радость…
А вокруг светило ярчайшее солнце, которое освещало все вокруг, но не обжигало силой своих лучей, а лишь заботливо грело…
Комментарий к Часть 35. Дух человеческий
Примечание: речь в главе идёт о прошедших в Лондоне Летних Олимпийских Играх 1908 года.
========== Часть 36. Аделина ==========
Собравшиеся в бальном зале гости замерли в восхищении, слушая прелестную юную певицу, чей голос, сильный и божественно прекрасный, казалось, отзывался в самой глубине сердец, давно ожесточенных жизнью высшего света. Несколько дам даже достали платочки и начали смахивать со щёк слезинки – песня была очень грустной. Впрочем, вот это-то не было удивительным для публики.
Аделина де Шаньи никогда не пела веселых песен.
Рождённая через десять лет после появления на свет её старшего брата Алена, девочка была окружена любовью и заботой всей семьи, и имела все, что только пожелает. Однако она не желала почти ничего, и росла меланхоличным, вечно больным ребёнком. Ни одна зараза не прошла мимо неё, пока она росла, вечно крутившиеся вокруг неё врачи сами удивлялись, как девчушка ухитрилась дожить до восемнадцати лет, стукнувших ей пару недель назад.
Удивлялись и иному – Аделина была просто невероятно похожа на свою мать в юности и лицом, и фигурой, и невероятным голосом. Все, кто знал Кристину де Шаньи в молодости, в голос твердили, что девочка – просто копия матери. Единственными явными отличиями была прелестная небольшая родинка на левой щеке девочки, а также характер, который был куда тяжелее, чем у Кристины.
Тетушки в голос твердили, что родители просто избаловали дочь, раз она недовольна своей жизнью, ведь она действительно не знала в жизни никаких бед, кроме своих хворей, но и за них, как считали они, её излишне жалели, создавая впечатление, будто весь мир должен ей за её страдания. Аделина нечасто старалась быть вежливой, предпочитая быть колкой и правдивой, она не радовалась многочисленным праздникам и подаркам, она почти никогда не улыбалась и не смеялась…
Единственным её увлечением была музыка – унаследованный от матери, да и от отца тоже талант давал о себе знать. А единственной её подругой, как единственной, кто мог выносить её, была её кузина Бланшефлор – хрупкая, прелестная, как маленькая статуэтка рыжая дочка тетушки Изабо, невероятно послушная, терпеливая, и при этом жизнерадостная.
Над Бланшефлор в детстве посмеивались из-за её имени – у романтичной Изабо хватило ума назвать девочку именем из идиллического романа, но девочка не обижалась на тех, кто, дразнясь, спрашивал её, где же её Флуар, лишь кротко отвечая, что однажды она его встретит.