Ангел, оберегающий семью, тоже, по мнению домочадцев, находился под окном. Вот поэтому и не было принято ничего выбрасывать в окно или тем более выливать помои. Вся грязь выносилась через порог. Кроме одной – семейных тайн и проступков. «Сора из избы не выноси», – говорили наши предки, подразумевая не мусор, а именно свои собственные секреты. Все, что в доме случилось, внутри дома и оставалось.
Поругается Ульянка с мужем, получит нагоняй от свекрови – уйдет поплакать в сени. Но перед соседками и подругами станет только гордо улыбаться. Незачем знать им, что на Ульянкиной душе творится! Это девки меж собой женихов обсуждают да посмеиваются. Молодуха[1] живет общим домом с семьей супруга. Ей и болтать-то времени нет. Жизнь русской женщины Средневековья была жизнью домашней, наполненной хлопотами и повседневной суетой. Прежде всего женщине надлежало быть доброй.
Добрая жена – та, что работяща, не скажет лишнего слова, будет подчиняться мужу и его родителям. Богобоязненная, тихая, смирная. Древнерусский книжник Даниил Заточник[2] еще в XII веке писал об идеальной супруге:
«Хорошая жена – венец мужу своему и беспечалие, а злая жена – горе лютое… Червь дерево точит, а злая жена… дом своего мужа истощает… Злая жена всю жизнь своего мужа погубит».
Путешественник Адам Олеарий оставил нам и такое свидетельство о русском быте: «Если между мужем и женой возникают недовольство и драки… то причиной являются иногда непристойные и бранные слова, с которыми жена обращается к мужу… Иногда жены напиваются и навлекают на себя подозрительность мужа… любезностью к чужим мужьям и парням»[3].
Вот и у Даниила Заточника злая жена – это не просто сварливая или жестокая. В представлении средневекового автора она плутовата, вечно старается обмануть супруга, отлынивать от работы, занята только красотой своей и украшением себя. «Лучше бы уж мне вола бурого ввести в дом свой, – уверяет Заточник, – чем злую жену взять: вол ведь не говорит, ни зла не замышляет, а злая жена бесится, заносится, в богатстве гордой становится, а в бедности других злословит».
Да и красота женская не так важна, по мнению автора. Отвлекает от будничных дел, вводит в искушение. «Если муж смотрит на красоту жены своей и на ее ласковые и льстивые слова, а дел ее не проверяет, то дай Бог ему лихорадкой болеть, и да будет он проклят».
Так что не следует Ульянке задерживаться у колодца, чтобы с подругами поговорить, да не стоит слишком много о своей красе думать. Теперь ее удел – быт и дом, детей растить, а не в окошко смотреть.
Впрочем, окна в избе были разными. Световое делали небольшим, чтобы проветрить и осветить клеть или чулан. Иное дело – косящатое, или красное. Его украшали, обрамляли «косяками» – обтесанными брусьями. Оконницу заполняли слюдой или рыбьим пузырем, а позже – стеклом. Чем лучше украшено такое окно – тем благополучнее дом, тем сытнее в нем жизнь. Как в сказке:
«На заре на утренней проснулась в своем тереме царевна Елена Прекрасная, выглянула в косящатое окошечко и усмотрела: стоят на зеленом лугу тринадцать белотканых шатров, золотыми цветами вышиты, а впереди всех стоит шалаш из рогож сделан».
Другое название окошка – «красное» – от старого русского слова, обозначающего «красивое». Ведь именно его старались украсить в первую очередь. Волоковые – более узкие, тоже смотровые, иногда их тоже украшали снаружи, а вот изнутри закрывали задвижкой из доски, иногда затягивали кожей.
Если смотровое окно имело оконницу из мелких ячеек, его могли называть репьястым. А вообще по всей России имелись разные названия у окон: были и слуховые, и верхние (для выхода дыма), волоковое иногда называли дыхлом, бывало и дымное окно, чтобы выводить печной дым, и окно-верхник.
Стекло долго не производили на Руси. Археологи нашли свидетельства, что и в X веке имелись местные стекловарни, но известно о них крайне мало. А в период ига и бесконечных княжеских распрей не до этого было, ведь многие города в XIII–XIV веках уничтожались почти до основания[4]. Стекловарни же возникали именно в городах, где и спрос на них оставался высоким, и платежеспособных граждан находилось в достатке. Так что по большей части возили стекло из-за границы. Потому-то торговый город Новгород стал едва ли не первым, где оно стало распространяться, ну а уж потом и повсеместно. А вот слюдой, расписанной, разукрашенной, сложенной в причудливые узоры, долго украшали даже царские дворцы. Только в 1634 году в Духанине под Москвой мастер из Швеции Юлий Койет построил стеклянный завод, направленный в первую очередь на производство стекла и аптекарской посуды. Тридцатью годами позже появился завод в Измайлове, обеспечивающий царский двор необходимыми стеклянными изделиями. Но и тогда стеклить окна еще было недешево…
3