– Она была очень милой, на самом деле. Хотя, возможно, это потому, что я спасла ее от утопления.
– Серьезно?
– Серьезно.
– Если бы за этим следили папарацци, – говорит Марни, – ваши карьерные перспективы сейчас выглядели бы совсем по-другому.
– Я думала, это не деловой звонок.
– Это не так, – настаивает она. – Пожалуйста, позаботься о себе. Мы займемся делами, когда тебе разрешат вернуться.
Я вздыхаю.
– И это зависит от моей матери. А это значит, что я никогда не вернусь. Меня приговорили к пожизненному заключению.
– Я поговорю с тетей Лолли о твоем условно-досрочном освобождении. А пока у тебя есть новая подруга-модель, которая составит тебе компанию. Ты видела ее мужа?
– Еще нет.
– Я слышала, что он странный, – говорит Марни.
– То есть?
Она делает паузу, тщательно подбирая слова.
– Экспрессивный.
– Ты имеешь в виду как герой-разведчик в каком-нибудь голливудском фильме? Как Том Круз?
– Не совсем. Том Ройс больше похож на парня, который проводит собрания во время занятий фитнесом или пробежкой и никогда не перестает работать. Ты ведь не пользуешься его приложением?
– Нет.
Я избегаю обычно социальные сети, которые в основном представляют собой место опасных отходов с разной степенью токсичности. У меня достаточно проблем, с которыми нужно разобраться. Мне не нужен дополнительный стресс, когда я вижу, как совершенно незнакомые люди в «Твиттере» говорят мне, как сильно они меня ненавидят. Кроме того, я не могу доверять себе. Не могу представить, какую чепуху я бы написала, если бы во мне было шесть стаканов. Нет, лучше держаться подальше от этого всего.
Усилия Тома Ройса в основном направлены на таргетинг в LinkedIn и Facebook. Комбинированная реклама, это называется. Предоставление профессионалам бизнеса возможность общаться, делясь своими любимыми барами, ресторанами, полями для гольфа и местами отдыха. Его слоган: «Работа и отдых обязательно сочетаются».
Не в моей сфере деятельности. Бог знает, я старалась примкнуть к этому комьюнити.
– Хорошо, – говорит Марни. – Наверное, это была бы не очень удачная коллаборация.
– Думаешь? Хотя его слоган мне вполне подходит.
Голос Марни понижается. Это обеспокоенный тон, который я часто слышала в прошлом году.
– Пожалуйста, не шути, Кейси. Не об этом. Я беспокоюсь за тебя. Не как твой менеджер. Как твой друг и член семьи. Я не могу понять, через что ты проходишь, но тебе не нужно делать это в одиночку.
– Я пытаюсь, – говорю я, глядя на стакан бурбона, который оставила, когда кинулась спасать Кэтрин. Меня охватывает желание сделать глоток, но я знаю, что Марни услышит, если я это сделаю. – Мне просто нужно время.
– Что ж, оно у тебя есть, – говорит Марни. – У тебя все в порядке с финансами. И это безумие когда-нибудь уляжется. Просто проведи следующие несколько недель, сосредоточившись на себе.
– Договорились.
– Договорились. И позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится. Все что угодно.
– Договорились, – повторила я.
Я не стала расстраивать Марни и нагружать ее своими мыслями. Зачем? Марни ничего не может сделать, чтобы изменить ситуацию. Единственный человек, который может вытащить меня из беспорядка, который я создала, это я сама.
Чего я не склонна делать в данный момент.
Через две минуты после разговора с Марни мне снова звонят.
Моя мать как всегда ежедневно в четыре часа дня хочет поговорить со мной.
Вместо того чтобы звонить на мобильный, она звонит на старый дисковой телефон, что стоит в гостиной нашего домика. Она знает, что его раздражающий звонок повышает вероятность того, что я отвечу. Она права. В течение трех дней после моего возвращения я пыталась игнорировать эти настойчивые трели, но всегда сдавалась после пятого звонка.
Сегодня я сдерживаюсь до седьмого звонка, прежде чем зашла внутрь и ответила. Если я не отвечу сейчас, я знаю, что она будет продолжать настойчиво звонить.
– Я просто хочу знать, как ты поживаешь, – говорит моя мать по традиции.
Как вчера.
И за день до этого.
– Все в порядке, – отвечаю я, как и вчера.
И за день до этого.
– А дом?
– Тоже хорошо. Я же сказала, все хорошо.
Она игнорирует мой сарказм. Если и есть на свете хоть один человек, которого не смущает мой сарказм, так это Лолли Флетчер. У нее тридцать шесть лет практики общения со мной.
– Ты пила? – спрашивает она, и это настоящая цель ее ежедневного телефонного звонка.
– Конечно, нет.
Я смотрю на голову лося, которая смотрит на меня остекленевшим взглядом со своего обычного места на стене. Несмотря на то, что он мертв уже почти столетие, я не могу отделаться от ощущения, что лось осуждает меня за мою ложь.