Она растопыривает пальцы, словно желает их растянуть.
Сверкающий люсинский крест за её спиной отражается от кончиков пальцев, которые сияют так, словно покрыты маслом. Я предполагаю, что она размазала кровь по всем пяти пальцам, но когда прищуриваюсь, понимаю, что блестящие участки кожи — это волдыри. Вероятно это результат многолетнего прокалывания пальцев. Неужели меня ждёт то же самое? Очередные шрамы? А я-то надеялась избавиться от старых.
— Я объясняла Фэллон, почему мне нужен доступ к её сердцу.
На этот раз я оборачиваюсь, ожидая реакции Данте, чтобы понять, на каком языке она это сказала.
— Сними блузку, мойя.
Он кивает на ткань, покрытую грязной коркой и тёмно-красными каплями.
Я оскаливаюсь, так как ненавижу этот новый статус, который он на меня навесил, так же сильно, как ненавижу его.
Когда я не предпринимаю попытки снять блузку через голову, он достаёт свой чёрный меч, подцепляет им вырез в виде замочной скважины и проводит лезвием вниз, порвав мою блузку и бюстгальтер под ней. К счастью, он не срывает его с меня, но это не помогает унять новую волну гнева, которая заставляет мой пульс участиться.
— Что, чёрт побери, с тобой не так? — шиплю я, схватившись за рваные края своей блузки, чтобы не дать ей обнажить меня полностью.
Мириам сгибает палец, приглашая меня подойти.
Когда я этого не делаю, Юстус приподнимает меня так, что мои ноги больше не касаются пола, и пододвигает моё тело поближе к своей жене, которая осторожно тянет за края моей разрезанной блузки.
— Заклинание должно быть произнесено на шаббианском. Никто не должен меня прерывать, когда я начну его произносить, иначе ритуал будет испорчен.
Мириам смотрит на Данте, когда говорит это, явно намекая на него.
Он двигает челюстью из стороны в сторону, и она скрипит, точно якорная цепь.
— Ладно. Продолжай. Юстус, постарайся следить за всем, что она говорит.
— Фэллон, я знаю, ты меня презираешь, но блокировка магии была необходима. Я клянусь, что объясню тебе всё, но сначала позволь мне вернуть тебе дар, который я скрывала от тебя в течение двадцати двух лет.
Я сердито смотрю на неё.
— Тебе понадобится твоя магия, чтобы вырваться отсюда.
Моё нежелание довериться ей так сильно, что ритм моего сердца сбивается.
— Ты хочешь снова увидеть свою пару?
Я хочу этого больше, чем свою магию.
— Доверься мне, дорогая.
Довериться ведьме, которая только что соединила меня с ополоумевшим фейри? Я подавляю желание произнести «нет, уж» вслух, так как боюсь, что произнесу это на шаббианском. Но я всё-таки понимаю, что для того, чтобы вырваться отсюда… чтобы выжить, мне понадобится моя магия, так как я перестала верить в чудеса несколько лун назад. Поэтому я, наконец, отпускаю свою блузку и предоставляю окровавленным пальцам Мириам доступ к своему сердцу.
Надеюсь, она его не остановит.
Как только кончик её указательного пальца касается моей плоти, разряд, который оказывается в сотню раз сильнее того, что я почувствовала во время предыдущего ритуала, ударяет мне в сердце, которое сжимается и начинает твердеть.
Всё сильнее и сильнее.
Моя кожа больше не сотрясается от его ударов.
Когда золото вокруг меня тускнеет, а сияние фейского огня пропадает, в моей голове шёпотом раздается мысль: может быть, она обманула не Данте, а меня?
Глупая, глупая девочка.
Лицо моей пары возникает у меня перед глазами, и хотя он не может меня слышать, я говорю в растянувшуюся между нами пустоту: «Прости меня, моя любовь».
ГЛАВА 10
Главная мышца у меня в груди сделалась такой неподвижной, что мне уже кажется, что это конец — мои последние мгновения на этой богом забытой земле.
Я ненавижу то, что последнее лицо, которое я увижу, будет лицо Мириам.
Я ненавижу то, что Юстус будет последним мужчиной, прикосновение которого я почувствую.
Я ненавижу то, что Данте станет свидетелем моей смерти.
Но, по крайней мере, ему не достанется моя магия. О, как же это иронично, что даже на смертном одре я умудряюсь найти что-то позитивное. Чёрт бы побрал мой оптимизм. Вероятно, если бы я была законченным пессимистом, я бы прожила дольше.
В своей следующей жизни — если реинкарнация существует — я сделаюсь циником и абсолютным скептиком. И я, мать его, больше не буду никому доверять. И я часто буду говорить «твою мать».
Я слышу, как фыркает моя пара. Он ненавидит, когда я выражаюсь.
Ох, Лор.