Она, должно быть, почувствовала всю тяжесть моего взгляда, потому что говорит:
— Не волнуйся. Я научу его неправильным символам.
Я кошусь на Юстуса, который, кажется, хорошо разбирается в магических знаках.
— Боишься, что я научу его правильным? — Юстус одаривает меня заговорщической улыбкой.
Я моргаю.
И гляжу на него.
А затем на Мириам.
О. Боги.
Юстус понимает шаббианский!
А Мириам… она даже глазом не моргнула.
— Идём. Твоей бабушке надо отдохнуть.
Когда Мириам, наконец, склоняет голову на плечо, Юстус выходит вперед меня с такой прямой спиной, что его длинный хвостик почти не колышется.
— Я не дам ему ни грамма своей крови, — шиплю я, а Мириам в изнеможении закрывает глаза.
Юстус останавливается, после чего так резко подходит ко мне, что мне приходится запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Пусть Юстус Росси и не такой высокий, как Лор или Данте, но его размеры всё равно впечатляют.
— Если ты откажешься, — говорит он тихим голосом, — ты подпишешь Антони смертный приговор. Ты действительно этого хочешь?
Моё сердце начинает колотиться о рёбра.
— Конечно, нет.
И тогда, уже громче, он говорит:
— Значит, ты побудешь чернильницей Данте.
— Что за игру вы ведёте, генерали?
— Ту, в которой моя внучка остаётся королевой Люса.
— Я не ваша…
— Ты разве забыла о том, что мы с Мириам женаты, Капелька?
Прозвище, которым звала меня бабушка, звучит так отвратительно в его исполнении.
— Никогда меня так не называйте.
Зрачки Юстуса сужаются.
— Если вы думаете, что сможете управлять Люсом через меня, то вы будете очень разочарованы.
Когда он улыбается, я добавляю:
— Простите. Я сказала разочарованы? Я хотела сказать уничтожены. Вороном. А точнее двумя, потому что мой отец с радостью поможет Лору отрубить ваши конечности.
Улыбка Юстуса становится ещё шире и вокруг его хитрых глаз появляются морщинки. Неужели он думает, что его брак с Мириам не даст моей паре и отцу растерзать его мерзкое сердце?
Моё собственное сердце сжимается, когда я понимаю причину его радости. У него есть доступ к шаббианской крови, и он знает, как её использовать. Причём он не только умеет рисовать магические знаки, но и может убивать оборотней с её помощью.
— Говори на языке матери шёпотом, — бормочет он и, похоже, на шаббианском, учитывая его сильный акцент.
Мои ресницы взмывают вверх. Я говорю на… на…
Я пытаюсь оправиться от шока. Сейчас не время восторгаться моей новой способностью, но это, чёрт побери, настоящий восторг!
— Откуда вы знаете шаббианский? Неужели великая и ужасная Ксема Росси — наполовину колдунья и, как и в моём случае, это умение пришло к вам из ниоткуда? — бормочу я себе под нос.
— Оно перешло ко мне по крови. Язык матери передаётся с кровью. А что до моего умения, Мириам и я провели вместе долгие годы. Когда-нибудь я расскажу тебе свою историю.
Он делает шаг в сторону двери. А я громко произношу на люсинском:
— А почему вы решили, что мне будет интересна история человека, который обрезал уши собственной дочери?
Он останавливается.
— Это Церес рассказала тебе…
По полу ползёт тень и касается сапога Юстуса. И хотя она не падает на его лицо, оно всё равно темнеет.
— Агриппина — позор семьи Росси и всего фейского народа. Как и её мать.
Тень замирает.
Юстус начинает пятиться и рявкает:
— Като, раз уж у тебя лучше всех получается выносить Заклинательницу змеев, сопроводи её в ванную, пока она не отравила наши туннели своим зловонием.
Мне, наверное, следовало бы опешить, но мои мысли заняты словами, которые вырвались из его рта перед тем, как появился Като.
Неужели он отрицал то, что именно он отрезал кончики мамминых ушей? И если это так, и в этом не было его вины, то кто тогда покалечил мать, которая меня родила?
ГЛАВА 13
Выйдя из темницы, я ожидаю увидеть свернувшееся тело Антони, но единственное, что я замечаю на почерневшем полу это лужу его крови, липкую, словно масло.
Я сжимаю руки в кулаки.
— Где он?
— Я его переместил.
Като пристально смотрит на лужу, после чего опускает веки, чтобы больше её не видеть.
— Куда вы его переместили?
Он поворачивается ко мне и поднимает веки.
— В помещение. С лежанкой.
— С кроватью?
Он вздыхает.
— Нет, Фэллон. Ты же знаешь, что Данте никогда бы этого не позволил.
— Сколько помещений в этих туннелях?