— Если дело касается нашего пути, но он всегда оказывается прав насчёт пункта нашего назначения. Было бы ошибкой перестать прислушиваться к нему.
— Ты хочешь сказать, что это Котёл приказал тебе бросить моего ребёнка прямо в руки к Данте?
Кахол сжимает руки в кулаки так сильно, что костяшки его пальцев белеют.
— Нет, Кахол.
Наконец, ткань падает на пол, и нашему взору открывается кусок серого камня, который выглядит так, словно он откололся от моей скалы.
— Это сделала Мириам.
Глаза Кахола так сильно округляются, что его радужки почти исчезают на фоне покрасневших белков.
— Мириам была нужна Фэллон.
Смуглые пальцы Бронвен проходятся по неровным краям обшарпанного камня с таким благоговением, что мне начинает казаться, будто Котёл лишил её рассудка.
— А Фэллон была нужна она.
ГЛАВА 1
Я не птица — по крайней мере, пока — и всё-таки Данте запер меня в этой чертовой клетке.
Я вцепляюсь в золотые прутья моего нового места обитания — клетки в винном погребе, который превосходит по высоте мой двухэтажный дом в Тарелексо — и раз за разом выкрикиваю непристойности до боли в лёгких. Я на удивление быстро овладела всеми этими похабными выражениями. Подумать только, а ведь Сибилла и Фибус считали меня чопорной. У моих лучших друзей отвисла бы челюсть от того количества грязи, что я вылила на своих тюремщиков с тех пор, как очнулась от магического сна.
А Лор… он бы зарычал, услышав эти непристойные выражения.
Чтобы я только не отдала, чтобы услышать, как он ворчит.
Чтобы я только не отдала, чтобы услышать его дыхание.
Я прижимаю руку к груди и начинаю разминать её в области сердца. Боль между рёбер такая острая, что перекрывает тупую пульсацию в затылке, в том месте, где я ударилась головой о камень, а затем о череп Данте.
После того, как моё горе трансформируется в гнев, я хватаюсь за прутья своей тюремной камеры и продолжаю неистовствовать. Мои крики эхом отражаются от стеклянных донышек пыльных винных бутылок, которые расставлены вдоль обсидиановых стен погреба.
Я пытаюсь вспомнить, как долго я уже пребываю в заточении, но всё, что мне удается вспомнить — это как Данте тащит меня по тёмному туннелю в сторону очередной стены из обсидиана, где нас ожидает Юстус. А Ифы и солдат нигде не видно.
Я вспоминаю, как впилась зубами в руку Данте, и как, к моему удовлетворению, из его горла вырвался рык. Но, увы, это только заставило его ещё сильнее сжать мою шею.
Я также вспоминаю, как Юстус провёл большим пальцем по моим векам, и как в тёмном воздухе разнёсся запах меди. Мой желудок скрутило, когда я смогла разглядеть алое пятно крови на подушечке пальца генерала.
А ещё я помню, что перед тем как потерять сознание, я задалась вопросом о том, как вообще мог фейри, а тем более мужчина, использовать подобную магию. Ведь ею владеют только женщины-шаббианки.
— Эй, вы, фейри, — кричу я солдатам, которые стоят, точно каменные статуи, вдоль стен моей тюрьмы. — А ну говорите, куда ушёл избалованный лемминг и его верный крот? Роют новые туннели, чтобы спрятаться от воронов?
Четверо истуканов в форме продолжают делать вид, что они слились с каменными стенами.
Да, четверо. Даже несмотря на то, что я нахожусь под замком и подвешена в воздухе, требуется именно столько чистокровных фейри мужского пола, чтобы не дать мне сбежать. Это, наверное, должно мне польстить, но мне это не льстит. Я в ярости. Особенно учитывая то, что прошло уже много часов — или даже дней — но ни Юстус, ни Данте так и не соизволили нанести мне визит.
Я запрокидываю голову, чтобы рассмотреть крепкую цепь, на которой висит моя клетка. Интересно, она достаточно длинная для того, чтобы я могла раскачаться и пробить стену? Может ли металл пробить обсидиан?
По крайней мере, это может привлечь чьё-нибудь внимание. Либо от удара может вылететь дверь моей клетки.
Поскольку я теряю в этом случае только свою энергию, которой у меня в избытке, я сгибаю колени и переношу вес на ноги. Цепь скрипит, и клетка начинает раскачиваться. Я выпрямляю ноги, затем приседаю и повторяю всё то же самое, пока моя золотая клетка не начинает раскачиваться, как маятник в часах с кукушкой.
Тонкая лежанка и шерстяное одеяло — единственные вещи в моей клетке — скользят по полу, врезаются в мои щиколотки, а затем отступают, словно волна, и отскакивают от противоположной стены. Если я закрою глаза, я могу представить, что сижу на одной из тех деревянных качелей, что висят на огромных дубах в садах Скола Куори. Но я не закрываю глаза. Я широко их раскрыла и неотрывно смотрю на солдат подо мной. Все четверо смотрят сейчас наверх. Точнее уже трое.