По моей спине пробежал холодок.
— Не сказал чего?
— Про тетю Сильвию. Она умерла две недели назад.
Глава 3
Не знаю, почему меня так потрясла эта новость, ведь я не помнила ее, хотя с ней были связаны все мои надежды. Всякий раз после встречи с одним из моих родственников у меня возникала все большая и большая потребность в ней, все более крепкая надежда на то, что она — единственный человек, который будет искренне рад меня видеть. Но она была мертва.
— Прости, Лейла, — сказала тетя Анна, — мне надо было сообщить тебе об этом раньше. А теперь я испортила тебе ужин.
— Почему вы так подавлены, кузина? Вы же едва знали ее, — спросил сидевший напротив меня Колин.
— Извините меня, — я поднялась, отодвинув кресло.
— Бедняжка, — заметил кто-то.
Трое мужчин поднялись одновременно со мной, и ко мне поспешил дядя Генри.
— Это было последней каплей, — заметила тетя Анна. — Сначала ее мать, теперь Сильвия. Бедняжке нужен отдых. Проводи ее наверх, Генри. Я пришлю туда Гертруду с чаем.
Перед глазами стоял туман, я чувствовала, что меня выводят из столовой. До сих пор я просто не представляла, сколь многого я ожидаю от тети Сильвии. Итак, ее смерть, кажется, отняла не только ее, но и все мои надежды.
Дядя Генри вел меня наверх, держа под руку.
— Сюда, сюда! — повторял он, похлопывая меня по руке.
Запах макассара[1] оглушал меня, а смутно различимые стены, казалось, прогибались вокруг. Я не собиралась падать в обморок (со мной никогда раньше такого не было), хотя и теряла связь с реальностью. Мое сознание было затоплено горькими мыслями. Ведь у каждого из них была возможность сообщить мне эту новость, но они избегали этого. Почему? Ведь тетя Сильвия была всего лишь семидесятипятилетней незамужней тетушкой, которую я не могла вспомнить. Почему же они решили, что она может так много для меня значить, и почему они так не хотели сообщать мне о ее смерти?
Мы остановились перед моей дверью, и я оперлась на дядю Генри. Как отчаянно я хотела увидеть его! Как я пыталась во время еды разглядеть его за пухлой тетей Анной, мельком увидеть лицо, которое было похоже на лицо моего отца. А теперь я не могла увидеть его, всего в нескольких дюймах от себя. Дядя Генри говорил тихим, умиротворяющим голосом. Был ли это тот голос, который я слышала ребенком, когда меня утешал мой отец? Братья очень часто бывают так похожи… Был ли дядя Генри подобием моего отца?
Дверь спальни открылась, и я вошла внутрь. Потрясение, вызванное смертью тети Сильвии, оказалось тяжелой ношей. Добравшись до постели, я разразилась рыданиями. Дяди Генри был рядом, он успокаивал меня. Некоторое время я плакала, освобождаясь от первоначального потрясения, и, наконец, успокоившись, вытерла глаза и вскочила на ноги. Дядя Генри, всего несколькими дюймами выше меня, все еще был здесь и молча наблюдал за мной.
— Простите меня, — запинаясь, сказала я, — я не хотела быть такой невежливой.
— Ничего невежливого нет в том, чтобы оплакивать смерть, зайка.
Он продолжал называть меня так, как будто мы с матушкой покинули Херст только вчера. Вероятно, дядя Генри пытался закрыть разрыв в двадцать лет.
Слезы высохли, и я наконец взглянула на него. Видение вспышкой мелькнуло перед моими глазами. Это было так, как будто быстро поднялся занавес, чтобы открыть сцену, а потом упал. Нет, это была не реальная сцена, не образ, на котором я могла бы сосредоточиться, скорее, ощущение. Пристально вглядываясь в ничего не выражающее лицо дяди Генри, я была поражена какой-то скорбью, прочувствованной тоской, почти мукой, которая граничила с… чем? Его тяжелые веки нависали над глазами, нос был немного крупноват, подбородок с небольшой ямочкой. И атмосфера, которую я ощутила в эту секунду, была атмосферой… Рока. Глядя в лицо дяди Генри, я почувствовала, как меня охватывает ужасная подавленность, чувство обреченности, крушения, безудержного падения в бездну, которое было столь неминуемо, что я должна подчиниться ему.
Но почему?
И было ли это лицо лицом моего отца? В свои почти шестьдесят лет мой дядя оставался интересным мужчиной, хотя годы наложили на его внешность свой отпечаток — морщины и складки, посеребренные виски. Но он оставался по-прежнему стройным и держался аристократически. Наверное, мой отец выглядел бы именно так.
— Утром тебе станет лучше, зайка. Тебе нужен хороший отдых.
— Да, — пробормотала я.
Чувство грусти начало расти и, объяснив его новостью о тетушке Сильвии, я немного расслабилась.