— Теперь уже все в порядке, — сказала я, веря в это лишь наполовину. — Тео все мне рассказал. Жаль, что не знала этого раньше. Мне тяжело думать, что моя мать несла этот груз в одиночку.
— А что заставляет вас думать, что Тео рассказал все? — импульсивно спросил Колин.
Мои глаза изумленно распахнулись.
— Что вы имеете в виду?
— Колин! — резко воскликнула Анна.
Он снова пожал плечами.
— Насколько я понимаю, бабушка сильно рассердилась, что вы не выполнили вашу с ней договоренность.
А я ведь совсем забыла об этом!
— Наверняка кто-нибудь из вас объяснил ей…
Анна суетилась с бесконечными ярдами оборок своей юбки. Мысль, что она постоянно думает, как бы не сказать то, что у нее на уме, начинала раздражать меня.
— Бабушка считает, что надо держаться договоренностей, невзирая на неожиданные обстоятельства. Вы же знаете, какая она.
— Нет, не знаю. Расскажите мне, пожалуйста.
Анна широко раскрыла глаза от удивления.
— Ты не помнишь бабушку Абигайль?
Как будто я сказала ей, что позабыла Иисуса Христа.
— Но я думала, ты помнишь нас всех!
— Кузина Лейла помнит гораздо меньше, чем ей хотелось бы.
Я свирепо глянула на Колина. Меня раздражала мысль, что мы снова начали играть в игры, что секретов стало еще больше и что признания Тео ничего не решили.
В этот момент на помощь пришла Марта. Она подошла к своему брату и погрозила ему пальцем.
— Ты беззастенчиво груб и очень огорчаешь нашу гостью. И я собираюсь предложить вам, сэр: либо вы с этого момента будете вежливым, либо покинете помещение.
Он обезоруживающе улыбнулся и снова пожал плечами.
— Что я могу сказать? Простите, кузина Лейла. И вы можете доказать, что приняли мои смиренные извинения, сделав одну вещь.
— Какую?
— Позволив мне показать вам завтра Херст.
Я уже собиралась сказать ему твердое «нет», когда увидела, как обменялись взглядами Анна и Марта. Страх, мелькнувший в их глазах при мысли о том, что я буду наедине с Колином, заставил меня принять его предложение. Хоть он груб и беззастенчив, но Колин в настоящий момент оставался, вероятно, моим единственным источником информации. Если и в самом деле была возможность больше узнать о моем отце и брате, я не собиралась терять времени.
В комнату вошел кузен Теодор, нарядно одетый в темно-зеленую визитку с подходящим по цвету галстуком. Если Париж был центром женской моды, то Пембертон Херст явно был центром мужской. Он обратился сначала к своей матери, потом к кузине Марте и, наконец, ко мне, на мгновение замешкавшись, прежде чем извиниться за свое отсутствие.
— Я был у бабушки. Вы ведь знаете, как трудно бывает ее успокоить. Это все погода, этой зимой она слишком неблагоприятна. Бабушка примет вас завтра, Лейла, за чаем. Я все объяснил насчет сегодняшнего дня.
— Спасибо.
— Послушайте, здесь холодно, не так ли?
— Мне тепло, — ответила я, поскольку находилась ближе всех к огню.
Тео коснулся моей руки, чтобы попробовать ее температуру, изображая при этом врача, я засмеялась, и мой взгляд уловил блеск на среднем пальце его правой руки. Это было тяжелое золотое с крупным рубином в центре кольцо. Импульсивно я схватила его за руку, не в силах отпустить.
— Это кольцо, — глупо заметила я.
— Что в нем такого?
— Ну… я… — Узнавание никак не выходило на поверхность сознания, так что я оставила его, и руку тоже. — Ничего, кажется. Просто мне почудилось, что я уже видела его раньше. Оно вдруг показалось таким знакомым, а потом, также внезапно, совсем незнакомым.
— Довольно распространенный фасон. — Он поднес руку к лицу и сощурился. — Боюсь, камень не безупречен. Таких в Лондоне, должно быть, множество.
— Может быть.
— Это было дедушкино кольцо, — подал голос Колин, — сэр Джон передал его Тео, когда умирал.
— Тогда, возможно, я его вспомнила! Я должна была видеть его на руке моего дедушки, когда была ребенком. Маленькая крупица воспоминаний, но как много она значит. Я не могу вспомнить лица и людей, а вот мелкие детали помню.
— Ты помнишь еще что-нибудь? — спросил кто-то. Это был вновь оказавшийся позади нас дядя Генри, к мрачности которого я уже начинала привыкать.
— Должна признать, что ничего не помню.
— Совсем ничего? — Тетушка Анна со скептическим видом опустилась в кресло напротив меня. — Ты не помнишь ничего?
— Что касается меня, моя жизнь начинается только с моего шестого дня рождения. Всю свою жизнь я знала только Лондон.