Для инвалида, который никогда не покидает своей комнаты, Абигайль была очень хорошо осведомлена о том, что творится в ее королевстве. В этом доме явно существовала субординация, и я подозревала, что мой дядя Генри, ее старший сын, возглавлял иерархию.
— На это понадобится время, я знаю.
Негнущимися, скрюченными от артрита пальцами моя бабушка начала разливать чай.
— Сливки и сахар?
— Пожалуйста. — Я стояла, глядя на нее, рассматривая эти пальцы без колец и гадая, как они выглядели пятьдесят лет назад, когда ее сыновья были маленькими. Я задавалась вопросом, на кого был похож великолепный сэр Джон, и каким таинственным образом он умер. Что думает бабушка об этом фантастическом безумии Пембертонов, о котором говорил Колин? Она явно слишком прагматичная женщина, чтобы верить в такую выдумку!
Другая мысль начала формироваться теперь в моем сознании: неопределенная, расплывчатая, возникшая в момент, когда Колин сообщил свою пугающую новость. И поскольку убеждение крепло, казалось, я скоро смогу выразить его вслух.
Чашка с блюдцем находилась на низком столике передо мной, хотя я все еще стояла, в то время как бабушка откинулась на спинку кресла и поднесла свою чашку к губам.
— В этом доме поколениями подается чай «Дарджилинг». Твоя мать поддерживала эту традицию в Лондоне?
Я начинала закипать. Эта старая женщина сознательно играла со мной, задавая мне общие вопросы, в то время как она должна бы показать больше обеспокоенности двадцатью годами отсутствия. И она до сих пор не предложила мне сесть.
— Мы не могли себе этого позволить, — решительно ответила я.
— Жаль. — Она сделала еще глоток и поджала свои жесткие губы. — Скажи мне, Лейла, ты когда-нибудь страдала головными болями?
— Головными болями? — Кто-то еще уже спрашивал меня об этом. — Нет, если только изредка.
— Если это когда-нибудь случится, у меня есть старое средство, которое творит чудеса, — Она сделала еще один глоток, наблюдая за мной над краем чашки. — Если у тебя когда-нибудь будут тяжелые головные боли.
— Благодарю вас, я запомню. — Я смотрела на свою чашку. Она соблазнительно дымилась.
— Знаешь, Лейла, мало что держит тебя здесь, в Херсте. Ты увидела все, зачем приехала. Вряд ли есть еще причины…
— Лишь одна, — мягко сказала я, сдерживая себя. — Те пять лет.
— Ерунда. Многие не могут вспомнить свое раннее детство. Есть люди вялые и не слишком сообразительные, они легко забывают.
— Но я должна вспомнить. По крайней мере… один конкретный день из этих пяти лет.
Бабушка Абигайль разглядывала кексы на серебряном блюдечке.
— Какой еще?
— День, когда я увидела, как мой отец убил Томаса, а потом себя.
В следующее мгновение тень пробежала по ее лицу. Если б я специально не наблюдала за реакцией бабушки, то не увидела бы этого. Но я заметила кратчайшую потерю самообладания, мгновенное изменение манеры поведения. Потом, быстро собравшись, старая женщина выпрямилась и подняла на меня свои глаза цвета черной смородины.
Так, значит, она не знала о том, что кто-то рассказал мне о том дне.
— Вероятно, это хороший повод не вспоминать о таком событии. Возможно, это защитный механизм памяти, дающий тебе возможность вести нормальную жизнь, без груза ужасных воспоминаний.
— Возможно, бабушка, я потеряла память от страха, и случилось что-то еще. Или, возможно, случилось что-то со мной.
Ее нижняя губа дрогнула.
— Но если ты видела, как умер твой отец, тебе нечего бояться, что он убьет тебя.
— Совершенно верно. Если только тот, кто совершил убийство, был мой отец… а не кто-то другой.
Я наконец произнесла это. Беспокойная мысль медленно прорастала в моем сознании. Это был удар вслепую, жест, который не имел за собой ни серьезной мысли, ни рационального объяснения. Да, по какой-то причине я должна была это сказать, дать ей понять, что я думаю. Мое сердце начало бешено колотиться.
— Возможно, пятилетний ребенок, который стоял, спрятавшись в кустах, видел третье лицо, вошедшее в рощу и убившее отца и брата. И этого действительно оказалось достаточно, чтобы вселить в ребенка такой ужас, что он мог забыть все, что видел. Это возможно?
Бабушка враждебно посмотрела на меня.
— Спорная точка зрения, Лейла. Мы знаем, что это совершил твой отец. Он был больным, с расстроенной психикой…
— Да, я знаю. Безумие Пембертонов.
Ее глаза распахнулись.
— Кто тебе сказал? И кто тебе сказал, что ты была там в тот день? Это Колин?
— Я не знаю, почему в этом доме царит такой запрет на информацию, бабушка. Очевидно, до вчерашнего дня вы были уверены, что я ничего не знаю о тех последних днях здесь. И очевидно, вы не хотели, чтобы я знала.