Когда я вновь взглянула на него, мое лицо было разгоряченным от огня, и щеки полыхали. Я вновь увидела Колина таким, какой он был тем утром — серьезным, сочувствующим и решительным.
Но этот образ мгновенно исчез, а на его лице вновь появилась игривая улыбка.
— Немного мелодраматично, вам не кажется?
— Я не могу поверить в этот кошмар. Где-то что-то ужасно не так, и, значит, я должна выяснить, что это. Скажите мне, Колин, тетушка Сильвия когда-нибудь вспоминала обо мне?
— Тетушка Сильвия? — Он немного подумал. — Нет, никогда не слышал. Никто в этой семье никогда не говорил о вас или о вашей матери. И меньше всего — тетушка Сильвия. А почему вы спрашиваете?
Я покачала головой.
— Что такого особенного связано с тетушкой Сильвией, скажите.
— Я не стану отвечать на ваши вопросы, Колин, если вы не ответите на мои.
— Черт возьми, Лейла, будьте со мной откровенны!
— А я попрошу вас, сэр, следить за своим языком. Это вам не Биллингсгейт[3].
— Догадываюсь, что ваш правильный Эдвард никогда не задевал вас.
— Конечно же, нет! Эдвард — джентльмен.
— Тогда возвращайтесь к нему. Покиньте этот дом, к которому вы не принадлежите, и выходите замуж за этого несчастного, пока он не явился сюда крушить двери в поисках вас.
Такое приятное предположение против воли вызвало у меня улыбку, поскольку Эдвард никогда не был настолько безумным, чтобы брать штурмом двери ради меня. Такая мысль могла исходить только от Колина, который явно не раздумывал бы дважды, чтобы учинить подобное безрассудство.
— Что это вас так развеселило?
— Вы говорите как деспотичный брат.
— А разве я фактически им не являюсь? Наши отцы были братьями. Это делает нас очень близкими по кровному родству.
Я продемонстрировала Колину улыбку дружбы, как бы он ни раздражал меня, и была удивлена, получив улыбку в ответ.
— Так что вы имеете в виду, прося быть откровенной с вами?
— Вы и так уже заставили меня рассказать вам больше, чем, как нам кажется, вам надо знать. — Он поднял руку. — Пожалуйста, выслушайте меня. Все наши и я согласны с бабушкой, что для вашего же собственного блага мы ни словом не должны упоминать о прошлом, поскольку хотим, чтобы вы были свободны от него, в отличие от нас, которые об этом могут только мечтать. Вместо этого я допустил слабость, чувствуя, каково это, спрашивать и ни от кого не получать ответа. Так я рассказал вам о вашем отце, а потом — ради вашей памяти о нем, — я рассказал вам о безумии, чтобы вы по крайней мере знали, что он не мог отвечать за то, что сделал. Но я сожалею об этом моменте слабости, Лейла. Глядя на те страдания, которые это приносит вам, когда вы пытаетесь вспомнить что-то, что лишь причинит вам боль.
Я вздыхала, слушая своего кузена. Его взгляд был таким искренним, его слова вызывали доверие. Неужели все так просто? И эта история с безумием и психическим расстройством моего отца была правдой? И эти люди только пытались защитить меня?
Мои глаза скользили по лицу Колина. Не так красив, как Эдвард, вдобавок невоспитанный и грубоватый, но в то же время обладающий такими чертами, как твердость характера и прямота.
Нет. Все было совершенно не так. Моя интуиция работала четче, чем когда-либо, и я не сдавалась. Мой отец был невиновен, а проклятие — только миф. И доказательство тому скрыто в памяти испуганного пятилетнего ребенка.
— Ответьте на мои вопросы Колин, прошу вас. Почему никто никогда не покидает этот дом? Почему Марта, самая молодая здесь, а ей тридцать два года? Почему я до сих пор чувствую, что вы все что-то утаиваете от меня? Что вы имели в виду, когда в первый же день сказали, что моя мать не будет петь хвалебных песен этой семье? Что бабушка…
— Лейла, Лейла! Остановитесь, пожалуйста! — проговорил он немного театрально, передразнивая меня, а потом сказал, словно в раздражении: — Ваши вопросы так же нелепы, как и ваши представления. Вы создаете головоломки, не пытаясь разрешить их.
— Я хочу оправдать моего отца.
— Спрашивая меня, почему моей сестре тридцать два года?
— Вы просто дьявол! — воскликнула я. — Сейчас именно вы неоткровенны со мной! Что ж, Колин Пембертон, — я встала, подбоченившись, — если вы желаете, чтобы я покинула Херст, то вам первому придется ответить на мои вопросы!
С этими словами я вылетела из комнаты, привычка, которая у меня быстро сформировалась, и начала карабкаться вверх по лестнице совершенно неженственно. Лишь в своей комнате, перед зеркалом, я выпустила пар, разъяренная тем, что мой неподатливый кузен оказался способен так мною манипулировать. Меня раздражало, что он так изменчив и непредсказуем. А его неджентльменская прямота была чрезвычайно неприятной.