В таком упрямом настроении я проделала путь к комнате бабушки Абигайль. Смесь злости, раздражения и грусти привела меня в неуравновешенное состояние, совершенно не подходящее для схватки с ней. Скорее для того, чтобы потянуть время, я провела руками по корсажу, слегка взбила свою юбку и легонько постучала в дверь.
— Войдите, — решительно ответила бабушка.
Все выглядело таким же, как и прошлым днем. Ее комната была большей частью затемнена и освещена только слабым пламенем масляной лампы или мерцающей свечой, которые создавали впечатление того, будто переступаешь порог святилища. Она снова сидела в своем любимом кресле с прямой спинкой, ее маленькие ступни покоились на скамеечке, руки лежали на подлокотниках кресла. Снова на ее лицо падали косые тени, так что, хотя никто не мог видеть ее, она могла наблюдать за лицом своего посетителя. Однако на этот раз я не собиралась поддаваться на уловки бабушки, поскольку узнала ее лучше и имела представление о том, что она собиралась делать. Так, вместо того, чтобы стоять прямо перед ней, когда свет масляной лампы падал на мое лицо, я отступила к камину, и она могла видеть только мой силуэт. Это заставило ее повернуть голову направо, движение, которое, я была уверена, она не собиралась делать.
— Почему ты встала там? Я не могу тебя видеть.
— Мне холодно, бабушка.
— Подойди ближе, дитя, мои глаза не так хорошо видят, как твои.
— Я предпочту остаться у огня, бабушка, если вы не возражаете. Здесь такой ужасный холод.
Последовала едва уловимая пауза.
— Тогда тебе не стоило выходить в такую погоду. Здесь было солнце, пока ты не появилась на пороге, но с тех пор у нас нет ничего, кроме ветров из ада. Сатана идет за тобой по пятам, дитя. Будь осторожна.
— Прогулка по холоду полезна для здоровья, бабушка.
— А визиты в рощу?
Значит, ей известно. Это должно меня удивить? Ведь Тео этого не знал. Но кто ей сообщил? Кто еще, кроме Колина знал, что я там? Хотя нас мог кто-нибудь увидеть, пожалуй…
— И ты ничего не вспомнила, — продолжала она беспощадно, почти самодовольно.
Боже, неужели Колин рассказал ей?
— Вы ошибаетесь, бабушка, кое-что я все-таки вспомнила.
Бабушка вдруг совершенно изменилась. Она не сделала ни движения, не издала ни звука, но все же вся атмосфера комнаты мгновенно стала другой. Я ощутила враждебность, тени потемнели, ветер за окнами завыл сильнее.
— Что же ты могла вспомнить? Явно ничего значительного.
— Не знаю, бабушка, посмотрим. Это было лишь небольшое воспоминание, скорее, всего лишь вспышка, но возникло оно только в роще и, я надеюсь, приведет меня к дальнейшим открытиям.
Говоря, я непроизвольно бросила взгляд на ее руки. Они были жесткими и узловатыми, как ростки бамбука, и с большими коричневыми пятнами на бледной коже. Потом я представила, какими они могли быть двадцать лет назад — крепкими и костистыми, и, возможно, унизанными кольцами.
— Ты расскажешь мне, что это было, Лейла?
Мой взгляд скользнул к невидимому лицу, над закрытой горловиной платья, с черным кружевом на границе с сумраком. Это была новая тактика, и она застала меня врасплох. Вместо того чтобы приказывать, она спрашивала. И вместо того, чтобы надменно пользоваться такими словами как «дитя», чтобы подчеркнуть мою зависимость, она назвала меня по имени. Все это вызвало подозрение и заставило гадать, что она задумала.
— Я могу понять твое нежелание, моя дорогая, и хотела бы успокоить тебя. Мы не должны быть врагами, ты и я, мы же одна плоть и кровь. Я мать твоего отца. Мы должны быть друзьями.
— Я пыталась прошлым вечером.
— Ты очень неразумное дитя, Лейла, лишь немногое можно извинить молодостью. У тебя хватает понятия лишь для твоих собственных личных обстоятельств, но ты никогда не утруждаешь себя тем, чтобы попытаться понять обстоятельства других людей. Ты явилась сюда, полная ожиданий, полная наивных надежд, и была сильно разочарована тем, что здесь получила. Вместо слез радости и готовой семьи, полной любви, ты нашла только дом чужаков, которых вывело из равновесия твое внезапное появление. Потом, как испорченный ребенок, каким ты и являешься, ты начала дуться по поводу этой ситуации и воображать все виды идиотских и мелодраматических фантазий о нас, которые являются совершенно неверными. Ты оказала нам плохую услугу, Лейла, своими обвинениями. Мы чувствуем, ты относишься к нам очень несправедливо.