— Вы знаете, я доверяю вам, Колин.
На это он, казалось, улыбнулся, изогнув рот в жуткой гримасе. Ни звука, ни малейшего движения в пляшущих тенях от нашей мерцающей свечи — он и я были совершенно отделены от остального мира.
— Лейла, — он сжал мои ладони еще сильнее. — Я знаю, вы не интересовались мною до сих пор и явно не доверяли мне. Я не могу осуждать вас, но должен спросить, нет, попросить вашего полного доверия сейчас, независимо от того, что произойдет.
Я была зачарована его голосом и взглядом.
— Да, — тихо прошептала я.
— Тогда вы простите меня за то, что я собираюсь сделать теперь, поскольку опасаюсь, что это будет болезненно.
— Я готова простить вам все, Колин.
— Тогда я продолжаю. — Он отпустил мои ладони и вдруг схватил меня за плечи. Его хватка была крепкой и твердой. — Я прошу вас, Лейла, вернуться к тому, что вы делали раньше, и снова попытаться вспомнить, что случилось двадцать лет назад в роще.
Сначала я не отреагировала, но когда его слова дошли до меня, я открыла рот и тихо спросила:
— Что?
— Я попросил вас простить меня, и вы сказали, что сделаете это. Как бы это ни было болезненно для вас, Лейла, я хочу, чтобы вы вернули ваше воспоминание о роще и смерти вашего отца.
Я была поражена, ошеломлена.
— Но я не понимаю. Зачем?
— По той причине, что…
Я вглядывалась в его лицо. В нем появилось что-то новое.
— Прошу, продолжайте.
— По той причине, что я думаю, ваш отец был убит, и я должен знать, кем.
— Колин!
— Я знаю, о чем вы думаете, это бесполезно…
— Нет, постойте…
— Позвольте мне закончить, Лейла. — Его глаза широко распахнулись и оживились. — Я никогда не верил, что ваш батюшка совершил самоубийство, хотя у меня не было доказательств. И я не мог высказаться, поскольку это семейство ненавидит меня. О, Лейла, я знаю, каким потрясением все это должно быть для вас, после того как я играл в их игры и всегда притворялся, что с ними. Когда вы внезапно показались однажды вечером, спустя двадцать лет, это было как ответ на мои мольбы. А когда вы объявили о своей решимости вспомнить прошлое, я снова ожил. Вы вернули мне надежду. Я все время был с вами, с самого начала, и страстно желал, чтобы вы все вспомнили. Но когда вы внезапно объявили, что оставляете борьбу, я опустил руки. Вы были моей единственной надеждой на возможность обрести доброе имя Пембертонов.
Его глаза пронизывали меня, а его голос стал громче.
— Я знаю, вы больше не желаете вспоминать события, свидетельницей которых были ребенком, но теперь я прошу вас снова попытаться, сделайте мне любезность.
— Колин, я не знаю, что и сказать.
— Вам известно теперь про опухоль, и вы верите, что ваш отец убил своего сына и совершил самоубийство. Постойте, дайте мне закончить. Я прошу вас вернуться на тот путь, по которому вы шли до того, как прочли книгу Уиллиса, и снова попытаться вспомнить. Я думаю, что ваш отец был невиновен.
— А вы не говорили остальным?
— Я не мог. Не мог. Они не слушали меня, Лейла, они…
Мой голос перешел на хриплый шепот:
— Почему семья ненавидит вас, Колин?
Он на секунду уставился на меня, затем внезапно отпустил мои плечи и уронил руки.
— По причине, о которой я должен был сказать вам гораздо раньше.
— Что же это?
— Я не Пембертон, Лейла, по крайней мере по крови. Моя мать была вдовой, когда на ней женился Ричард Пембертон и привез нас обоих сюда. Если б мой настоящий отец, капитан корабля, был бы жив, мое имя сейчас было бы Колин Хаверсон, и я бы жил в Кенте.
— Но почему же они ненавидят вас из-за этого?
— Потому что я свободен от опухоли Пембертонов.
— О, Колин… — я вздохнула, — все происходит так быстро.
— Когда-то давно сэр Джон проявил необыкновенную симпатию ко мне и изменил свое завещание так, что я стал бы его единственным наследником. Но я ничего не знал об утерянном завещании дяди Генри, Лейла, клянусь!
— Я верю вам.
Его глаза блуждали по моему лицу, моим волосам, моим плечам, как будто он увидел меня в первый раз.
— Как странно, — прошептала я, — что вы говорите мне такие вещи.
— Так вы сделаете то, о чем я прошу? Я знаю, как должно смутить вас то, что я слишком хотел удержать вас от воспоминаний, хотя, по правде, надеялся, что вы вспомните.
— О, здесь гораздо больше, Колин, гораздо больше. — Мое лицо расплылось в улыбке. Внезапно я почувствовала, что смеюсь. — Вы представить себе не можете, какое это облегчение — иметь возможность рассказать вам об этих вещах.
— Каких вещах?
— Вещах, которые я выяснила. Важных, решающих вещах, которые мне приходилось держать в себе. Но теперь у меня нет необходимости нести ношу в одиночку, поскольку я могу разделить ее с вами.