– Она, наверно, офтальмолог, – поправил его Дронго.
– Ну да, специалист по глазам. И не понимает, что у нас люди много лет работают и на эту тяжелую работу всю свою жизнь положили.
Водитель был явно идеологически и практически подготовленным человеком. Дронго и Эдгар переглянулись, скрывая улыбки.
– Вы давно работаете с Федором Николаевичем? – спросил Вейдеманис.
– Уже пять лет. С тех пор, как он перешел к нам главным врачом. Он ведь раньше в облздраве работал, а потом решил на самостоятельную работу перейти. Вернее, его выдвинули. Знали, что он мужик принципиальный, работящий и знающий. Вы бы видели, в каком состоянии наш хоспис был пять лет назад и каким сейчас стал. Он ведь деньги выбивать умеет и с людьми разговаривает как нужно. В общем, правильный мужик по всем статьям.
– У него есть семья?
– Конечно, есть. Жена, дочь, сын. Сыну уже под тридцать, он кандидатскую защитил. Специалист по физике. Вот только не женится никак, мать огорчается. Внуков хочет. А дочери только двадцать два, она оканчиват медицинский, хочет врачом быть, как отец.
– А жена не работает?
– Работает, конечно. Она у нас в архитектурном бюро ведущий специалист. Очень знающий человек. Это она помогла нам устроить сад вокруг нашего основного здания. Вы знаете, наши больные раньше не выходили гулять, а последние три года почти все, кто может ходить, гуляют в саду. Она там даже редкие деревья посадила, которые у нас вообще не растут. Пригласили специалиста из ботанического сада. Честное слово, вы сами увидите. У вас в Башкирии, наверно, погода куда лучше, чем у нас.
– Возможно, – согласился Дронго, не собираясь вдаваться в излишние подробности. – Ваши больные поступают обычно из города?
– У нас не совсем обычные больные, – пояснил словоохотливый водитель, – вы, наверно, знаете, что у нас не просто хоспис. Раньше это был закрытый санаторий ЦК КПСС для особых больных, которых уже нельзя было спасти, но и нельзя было показывать. Иначе все бы узнали самую большую тайну, что наши партийные чиновники болеют так же, как и обычные люди. А сейчас к нам поступают только те, кого согласится принять наш, как его правильно называют, совет… совет попечителей.
– Попечительский совет.
– Верно. Там заседают наши толстосумы, которые и являются нашими спонсорами. Вот почему у нас лежат все бывшие знаменитости. Один раз даже журналистка приезжала, хотела сделать репортаж, так ее наш завхоз очень деликатно так обматерил, и она больше у нас не появлялась. Поняла все без дальнейших пояснений.
– А вы знаете всех больных?
– Всех, кто к нам прибывает. Мы всех знаем. Кем раньше были, чем занимались. Люди известные. Вот, например, Тамара Рудольфовна. Про нее ведь легенды до сих пор ходят, такая требовательная женщина была. Или недавно умершая Генриетта Андреевна. Говорят, что она даже члену Политбюро могла высказать свое мнение, когда была с ним не согласна. Представляете, какая это была женщина?
– Нам рассказали, что она сильно болела.
– Страдала, бедняжка. Ее уже перевели наверх, но она неожиданно умерла. Во сне. А потом из ее похорон цирк устроили. Наш Федор Николаевич хотел сделать все как полагается. Оформить документы и передать все в городской морг, чтобы там тоже все оформили. Она ведь не обычный пациент была, на ее похороны даже из Москвы чиновники приехали. Только ему не дали все сделать нормально, начали торопить, даже обвинили, что он не дает ее по-человечески похоронить. Представляете, какие сволочи? Та самая журналистка, которую наш завхоз обматерил, написала статью, что Степанцев сводит счеты с умершей. Вот такие подлецы. И главное, что никто не знает, откуда эта журналистка такие сведения получила.
– Наверно, у нее в морге были свои люди, – предположил Дронго.
– При чем тут морг? Она от кого-то из наших все узнала. Это точно, у наших. Только у нас все порядочные люди работают, никто такую информацию ей слить не мог. Никто, кроме пришлых. Мы все так думаем.
– А «пришлых» много?
– Только одна дамочка. Та самая, о которой я говорю. «Варяг». Вот она и могла все рассказать, чтобы, значит, Федора Николаевича подставить и такую свинью ему подложить. Даже поверить трудно, что такие люди бывают. У нас об этом все говорят, не стесняясь.
– А она сама, что говорит?
– С нее как с гуся вода. Делает вид, что ничего не произошло. Покойницу, конечно, похоронили, а у нашего Федора Николаевича два дня сердце болело. Я видел, в каком он состоянии был. Сам не свой. Обидно даже.
– У этой пациентки родственники были?
– Сестра была. Сама Генриетта Андреевна ведь никогда замужем не была. Такая суровая старая дева. Я вам что скажу – женщине нельзя одной быть, без мужика. Сразу всякие болезни вылезают. И мужику одному нельзя быть, без женщины. У него простата от этого пухнет, если он один живет. Раз Бог придумал нас такими, то нужно, чтобы мы были вместе, – рассудительно сказал нахватавшийся медицинских познаний водитель.
– Очень важное замечание, – сдерживая смех, согласился Дронго. – Значит, у нее не было детей и близких?
– Сестра, говорю, была. Она замужем за каким-то известным человеком, говорят, он маршал был или генерал, точно не знаю. Вот она и приехала сюда из Москвы и целую кучу знакомых с собой привезла. Хоронили старуху торжественно, с оркестром, как генерала какого-нибудь. Хотя, если подумать, она генералом и была. Заместитель председателя Ленгорсовета, столько лет работала. Но все говорят, злая была, сказывалось, что старая дева, людей не любила, никому спуску не давала. У нее водители увольнялись каждые три месяца, никто с ней работать не мог.
– Да, – согласился Дронго, – это очень важный показатель. Текучесть кадров среди водителей.
Дмитрий посмотрел в зеркало заднего обзора. Ему показалось, что в голосе приехавшего все-таки проскользнула ирония. Он обиженно засопел.
– Если человек не может сработаться с собственным водителем, то он не способен работать и с другими людьми, – решил исправить ситуацию Дронго.
– Правильно, – сразу оживился Дмитрий, – я как раз об этом вам и говорю.
Он снова начал болтать, рассказывая о том, как важно найти подход к людям и какой молодец Степанцев, сумевший так правильно и верно найти подход к каждому из пациентов и сотрудников хосписа.
На часах было около семи, когда они наконец подъехали к воротам. Машина даже не стала тормозить, ворота уже открывались – очевидно, дежурный видел подходивший автомобиль. Дронго взглянул на камеру, установленную над воротами.
– Кто обычно открывает ворота? Врач или сторож? – спросил он, обращаясь к водителю.
– Сторож, конечно, – ответил Дмитрий, – он сидит у себя и видит на мониторе, кто подъезжает. У нас всю технику поставили после того, как сюда пришел Федор Николаевич. Вы посмотрите, какие у нас в палатах телевизоры стоят. Таких даже в гостиницах нет.
– Хоспис с особым обслуживанием, – негромко сказал Дронго. – Кажется, у нас будет много интересных встреч.
Он не успел договорить, когда водитель резко затормозил.
– Ничего не понимаю, – сказал Дмитрий. – Почему она еще не уехала? Это Светлана Тимофеевна, она никогда раньше не оставалась здесь до семи часов вечера. И ее машина тоже не уехала…
Глава 5
Они остановились рядом с двухэтажным зданием. Было заметно, что его недавно покрасили. На клумбах вокруг – цветы, дорожки аккуратно посыпаны гравием, бордюры свежевыкрашенные. У крыльца дома стояли две красивые ажурные скамейки, которые обычно ставят на театральных сценах и редко – в парках массового отдыха, где их могут просто сломать. Из дома поспешила выйти моложавая женщина. Ей было под сорок. Было заметно, что она перекрашенная блондинка. Лицо довольно миловидное, впечатление портил лишь слегка вдавленный нос – очевидно, она не избежала нынешних модных веяний и решилась на пластическую операцию. Она была в строгом сером костюме. Увидев подъехавших, она с нескрываемым радушием шагнула вперед, протягивая руку.