— Все это плохо кончится, — говорит отец.
— Ты что делаешь? — вспыхивает мать. — С ума, что ли, сошел?..
Зловещий моросящий дождик. Сумерки. Скверная погода. Мрачную картину дополняет длинная светящаяся змея приплюснутых одна к другой машин. Блестит бетонная мостовая. Мелькают желтые, синие, красные фары карет «скорой помощи», полицейских микроавтобусов. Крупным планом — две глубокие петляющие колеи от шип, которые упираются в разделительную бровку. Нетрудно представить себе, какая там свалка. Люди, некоторые в блестящих непромокаемых плащах, сгибаясь под порывами ветра и дождя, разбегаются во все стороны. Самым крупным планом — тряпка; ею вытирают усеянный каплями дождя объектив. Двое полицейских на корточках растягивают длинную металлическую ленту — что-то измеряют. Никаких тел — полицейские ведь не служащие похоронного бюро, каждому свое, черт возьми. Парни в белых одеждах, подхватив с двух сторон носилки, быстро удаляются в сторону машины с красным крестом. Восковые лица двух растерянных людей — их, кажется, уже ничто ни с чем не связывает, — обращены куда-то в пустоту, прямо вперед. Чуть подальше кто-то бледный как полотно (шофер?) разговаривает с офицером полиции, сильно размахивая правой рукой. Теперь камера отыскивает автобус. Мотор сплюснут в гармошку. Шины полопались. Резина и пластик расплавились. Сиденья покорежены. Повсюду валяются или плавают в лужах книги и тетради. Продвигаясь к хвосту автобуса, камера на секунду замерла над десятком белых промокших простыней, аккуратно расстеленных на обочине; из-под них высовываются маленькие ножки, на одной из них нет туфельки, у другой отсутствует ступня. План — на заднее стекло машины. За стеклом — покосившаяся планка с надписью: «Перевозка детей».
«С ума сойти…» — шепчет мать.
Мальчик, в начале репортажа собравшийся было поднять капусту с пола, так и замер в полусогнутом положении с опущенной вниз рукой; щека его почти касалась стола, лицо было повернуто к экрану. Но вот кочешок уже поднят, торчит между большим и указательным пальцами малыша. Стиснув зубы, он секунду разглядывает его, в нерешительности бросает взгляд то на отца, то на мать и наконец, разжав пальцы, бросает капусту с высоты в тарелку, так что капли жира, брызнув на скатерть, образуют на ней «созвездие пятен».
— Ты нарочно это сделал! — кричит мать. — Нарочно! Я ведь только утром постелила чистую скатерть!.. Ну за что бог наказал меня таким ребенком?.. Пьер, ну, Пьер, ты это видел?..
— Получишь оплеуху, — коротко и невозмутимо изрекает отец, не глядя на мальчика.
Голос переводчицы звучит, пожалуй, слишком манерно в данной ситуации. На ней изысканный костюм, и, наверное, она благоухает роскошными духами, тогда как старушка в трауре, чьи слова она переводит («все потеряно, все… за одну секунду я… и мой муж… оба сына… моя малышка»), закутана в традиционный блестящий мешок для хранения картофеля — местные женщины, видимо, носят их вместо платья, и от этой одежды скорее всего пахнет козьим молоком, фукусом, святой водой и нищетой. Нисколько не смущаясь, невозмутимым голосом переводчица продолжает излагать монотонную и вместе с тем сбивчивую речь старой женщины. Мужчины (военные?), обмотав лица платками и вооружившись лопатами, кирками и железными прутьями, расчищают огромную кучу камней; балок и строительного мусора, вблизи которой бродят тощие как скелет собаки, подползают к ней на брюхе, затем, если кто-нибудь из людей грозит им лопатой, опустив голову и поджав хвост, отскакивают назад, снова и снова повторяя свой обходной маневр. Все окутано матовой дымкой, и при таком освещении кажется, что беспощадное солнце нависло над городом. Время от времени тот или другой из спасателей наклоняется (микрофонов вблизи нет, и его возгласов не слышно), достает что-то (коляску с погнувшимися колесами, кастрюлю, часть одежды, мебели, безделушку) и бросает все это сверху вниз. Панорама местности, снятая с самолета или вертолета, позволяет теперь увидеть, что практически весь район опустошен землетрясением. Затем камера вновь обращается к группе, занятой расчисткой обломков, и в этот момент один из мужчин энергичными жестами подзывает других своих товарищей. Они торопятся к нему изо всех сил, с трудом перелезая через камни и балки, кое-где карабкаясь по-обезьяньи на четвереньках, чтобы хоть как-то, но продвигаться вперед. Оператор старается не отстать и догоняет группу, когда все уже стоят наверху, кругом, и что-то разглядывают, но что именно, пока не видно. Камера, будто осознав это, разрывает круг (резко оттолкнув одного из стоящих людей, плечо которого на мгновение попадает в объектив, наполовину закрыв его, и нацеливается на землю). По правде говоря, ничего особенного там не оказалось. Всего-навсего между двумя каменными блоками торчит почерневшая рука, зажатый кулак которой обращен к небу.
— Господи, — говорит мать, — это же…
— Ну понятно, с ума сойти, — прерывает ее отец. — Ты только и знаешь, что повторять одно и то же… Другого ничего не можешь придумать?
— Ну а ты-то каков! Если тебя отчитал начальник, значит, надо…
— Меня? — заорал отец. — Меня отчитал этот…?
Он грохнул стаканом по столу с такой силой, что выплеснулось вино, забрызгав скатерть.
— Скатерть, — застонала мать. — Только утром постелила… А ты, — воскликнула она, резко повернувшись к мальчику, — кончишь ты, наконец, свои фокусы?
Малыш, не шелохнувшись, следил за хроникой землетрясения. Только губы у него чуть задрожали, когда крупным планом показали полусгнившую руку. Затем мальчик снова уткнулся носом в стол, и, пока родители пререкались между собой, он, облокотившись на стол и подперев ладонью левую щеку, развлекался тем, что раскладывал кусочки капусты короной вокруг тарелки. От окрика матери малыш вздрогнул, поднял глаза и заявил, что больше не голоден.
— Я наелся! — повторил он, напрягая голос.
— Не кричи так, пожалуйста! — одернула его мать. — И убери локоть со стола. Ты что, среди дикарей живешь?
— Послушай, — заговорил отец, не переставая жевать и указывая на экран, — семнадцать миллионов детей умрут от голода только в нынешнем году, а ты…
— Я не хочу больше есть, — снова сказал мальчик и всхлипнул. Рукояткой вилки, вертикально зажатой в кулаке, он трижды стукнул по столу: — Я не голоден! Не хочу есть! Не хочу!
— Этот ребенок иногда просто невыносим, — вздыхает мать. — Пьер, сделай что-нибудь.
— Ну так вот, — кричит отец, — нам это уже надоело, хватит! Даю тебе три минуты, и чтоб все доел, иначе… А теперь помолчите немного: спортивные новости…
И он полностью переключился на экран. Мать, поднеся к губам кончики пальцев, стала делать мальчику знаки, дескать, надо поскорее все доесть. Но со слезами на глазах мальчик опять отрицательно покачал головой.
Посеяв панику на площадке противника, игрок в красной футболке, ведя ногой мяч, пулей пронесся по центральному кругу. Блестящий пас — и в игру включается его товарищ по команде, находящийся на правом фланге. Тот останавливает мяч на грани положения вне игры. Продемонстрировав чудо технического мастерства, он принимает мяч на грудь, с груди — на ногу, ловко нейтрализует противника в зеленой футболке, обойдя его, сталкивается с другим «зеленым», снова обходит его, затем еще одного игрока, обманным приемом проведя мяч между его ног, выходит, наконец, к святая святых зеленого поля, прицеливается, собираясь «выстрелить» по воротам так, что его удар наверняка пригвоздил бы вратаря к стенке ворот. Звуки рожков, труб, свистки, голоса поющих и вопли толпы прогремели как гром. Но в этот момент защитник из команды «зеленых» с невероятной скоростью подлетает к игроку в красном и сбивает его известным приемом: наскочив на него сзади, он двумя ступнями подсекает опорную ногу противника. «Красный», взмахнув руками, падает как подкошенный, лицом в траву. Секунду он корчится от боли, обхватив руками левую ногу, странно подогнувшуюся под ним, и замирает, время от времени все же подергиваясь. Двадцать тысяч зрителей взревели. Некоторые вскочили, грозно размахивая кулаками. На экране — перекошенные от ненависти лица. Затем камера выхватывает нарушителя правил, обернувшегося к судье, который бежит к нему, подняв вверх желтую карточку. Мимика игрока, по-видимому, означает, что он здесь ни при чем или что тот, кто лежит на земле, утрирует боль, разыгрывая комедию. По полю наперерез судье бежит игрок в красном, бросается на «зеленого», двумя руками упирается ему в грудь и таким образом пытается оттеснить его. «Зеленый» сопротивляется, хватает «красного» за запястья. И вот уже другой «зеленый» впивается «красному» в плечо. А еще один «красный» тянет «зеленого» за футболку. Следующий «зеленый» бьет «красного» по лицу. Другой «красный» бросается на «зеленого», колотя его руками и ногами. Очередной «зеленый» обхватывает сзади «красного» и пытается свалить его на землю. Вскоре завязывается настоящая драка, «зеленые» и «красные» стрелой летят со всех сторон, игроки падают один за другим. Поднявшись на цыпочки и тщетно пытаясь разнять еще не пострадавших драчунов, маленький черный человечек свистит, свистит, свистит…