Две девушки катят вдоль тротуара в западном направлении. Солнце стоит в зените, оно жжет, и свежему воздуху не удается рассеять сонливость, которая давит на асфальт мостовых и цемент тротуаров. Магазины закрыты, железные шторы опущены, и это еще больше усиливает ощущение оцепенения. Несмотря на рев мопедов, Мартина иногда различает на какое-то мгновение ропот телевизоров, что-то бормочущих на нижних этажах домов. Слышатся мужской голос и музыка, которая раздается на дремлющей улице так же причудливо, как в пещере.
Тити теперь идет впереди, напряженно выпрямившись в седле своего мопеда. Огненные волосы развеваются на ветру, а куртка, как у летчиков, пузырится на спине. Мартина едет позади, в том же ряду, и когда они проезжают мимо витрин, то краем глаза замечает в них два силуэта, похожих на всадников из ковбойских фильмов.
Внезапно страх снова наполняет Мартину, и в горле у нее пересыхает. Она вдруг замечает, что улица уже не совсем пуста, что все как будто заранее предопределено, что они приближаются к тому, что должно произойти, и уже не могут свернуть никуда в сторону. Тоска становится такой сильной, что у Мартины перед глазами все начинает кружиться, как будто вот-вот ей станет дурно. Она хотела бы остановиться, присесть где угодно на земле, у какой-нибудь стены и прижать колени к груди, чтобы сдержать удары сердца, посылающие волны по всему телу. Ее мопед, замедляя ход, виляет на мостовой. Тити, прямо держась в седле своего мопеда, уже далеко впереди, едет, не оборачиваясь, и солнце искрится в ее огненных волосах.
Самое ужасное, что люди ждут. Мартина не знает, ни где они стоят, ни кто они такие, но знает, что они здесь, всюду, по всей улице, и что их неумолимые глаза следят за мчащейся вдоль тротуара кавалькадой из двух мопедов. И чего они ждут, чего? Чего хотят? Может быть, они стоят на верхних балконах белых домов или скрываются за занавесками? Может быть, они далеко, сидят в машинах и подстерегают с биноклем в руках? Мартина видит все это в течение тех нескольких секунд, когда ее мопед виляет на мостовой и замедляет ход около перекрестка. Но вот сейчас Тити посмотрит назад, вернется к ней и спросит: «Ну? Ну, что? Что с тобой? Почему ты останавливаешься?»
Мартина закрывает глаза и наслаждается мгновеньями темноты, единственно прекрасными за весь этот жестокий день. Когда она вновь открывает глаза, улица выглядит еще более пустынной и еще более белой, течет большой рекой асфальта, плавящегося в лучах солнца. Мартина крепко сжимает губы, так же, как несколько минут назад, чтобы не поддаться страху. Но тех, что смотрят, затаившись, из-за своих ставней, из своих машин, она ненавидит так сильно, что ее губы снова начинают дрожать, а сердце сильно колотится. Все эти переживания приходят и уходят настолько быстро, что Мартина ощущает охватывающее ее опьянение, как если бы она слишком много выпила и накурилась. Она еще замечает краем глаза лица тех, кто выжидает, кто смотрит, мерзких типов, притаившихся за своими шторами, замерших внутри своих машин. Мужчин с массивными лицами, глубоко посаженными глазами, раздутых, с неопределенными улыбками, в глазах у них блестит огонек желания, огонек злобы. Женщин с жесткими чертами, смотрящих на нее с опасением, завистью и презрением, лица девчонок из школы стенографии, лица парней, все они кружатся, приближаются, гримасничают. Опп все здесь, Мартпна угадывает их присутствие за окнами баров, за выступами опустошенной солнцем улицы.
Когда она вновь трогается с места, то видит, что Тити остановилась перед следующим перекрестком, на автобусной остановке. Тити сидит вполоборота, ее ярко-рыжие волосы разметались по лицу. Она тоже бледна, потому что страх скручивает ее внутренности и в горле у нее застревает комок. Это, конечно же, палящее солнце нагоняет страх и голое небо без единого облачка над седьмыми этажами новых зданий.
Мартина останавливает свой мопед рядом с Тити, и они обе неподвижно застывают, сжимая ручку газа. Они ничего друг другу не говорят, друг на друга не смотрят, но обе знают, что езда по кругу начнется сейчас, и сердца их бьются сильно-пресильно, но теперь уже не от волнения, а от нетерпения.
Улица Свободы лежит пустая и белая, и солнце, висящее в зените, давит своей тяжестью на тени, пустые тротуары, тихо скользящие автомашины и дома с окнами, похожими на угасшие глаза. Как все это может быть таким спокойным, таким далеким? Мартина вспоминает о моторах мопедов, которые могут греметь, как гром, и в следующее мгновение она видит, как улица поднимается и бросается под пожирающие ее шины, а окна разрываются на тысячи осколков, рассыпающихся по асфальту маленькими острыми треугольниками.
Все это из-за нее, из-за нее одной: дама в синем костюме ждет автобуса, не обращая внимания на девушек, и как будто спит. У нее раскраснелось лицо, потому что она шла по солнцу, и под жакетом ее синего костюма белая блузка прилипла к коже. Ее маленькие глазки глубоко сидят в глазницах, они ничего не видят, разве что совсем немного, украдкой, как бы самый конец улицы, откуда должен прийти автобус. На ее правой руке чуть покачивается черная кожаная сумочка с позолоченной застежкой, отражающей солнечные блики. Туфли на ней тоже черные, немного прогибающиеся под тяжестью тела и заметно поношенные.
Мартина смотрит на даму в синем с такой настойчивостью, что та оборачивается. Однако маленькие глазки скрыты тенью от надбровных дуг, и Мартина не может встретить их взгляд. А зачем она пытается поймать этот взгляд? Мартина не понимает, что с ней происходит, что ее тревожит, что беспокоит и раздражает одновременно. Может быть, это из-за слишком яркого солнечного света, жесткого и жестокого, отяжеляющего лицо женщины, заставляющего потеть ее кожу, вспыхивающего острыми лучами на позолоченной застежке ее сумки?
Мартина резко нажимает на акселератор, и мопед подпрыгивает. Она сразу чувствует движение воздуха на своем лице, и оцепенение спадает. Мартина вырывается вперед, за ней Тити. Два мопеда с треском мчатся по пустынной мостовой. Дама в синем провожает их взглядом и видит, как через два квартала мопеды сворачивают направо. Пронзительный рев моторов внезапно смолкает.
Несколькими кварталами дальше, невдалеке от вокзала, с места медленно трогается груженная мебелью и картонными коробками синяя машина. Это старый грузовик с высокой посадкой, выкрашенный в неприятный синий цвет, прошедший миллион километров и сильно пострадавший от резкого торможения и переключения скоростей сменявшимися шоферами. Перед синим грузовиком узкая улочка запружена машинами. Проезжая мимо бара, водитель пригибается, но не видит ничего, кроме тени в глубине зала. Он устал, ему хочется есть, а может быть, мешает слишком сильный свет, который отражается от плавящегося асфальта. Водитель щурит глаза, морщится. Синий грузовик быстро едет по узкой улочке, и, когда он проезжает мимо подъездов, рычание мотора усиливается. В кузове поскрипывает мебель, ударяются друг о друга картонные коробки с вещами. Тяжелый запах мазута наполняет кабину, перемешивается с голубым дымом, растянувшимся по всей улице. Старый грузовик равномерно раскачивается, трясется, рвется вперед и чем-то напоминает разгневанное животное. Перед его капотом взлетают голуби. Почти не замедляя хода, он минует перекресток, еще один перекресток, вероятно, тот миллион километров, что он проехал по улицам города, дает ему приоритетное право проезда.
Вторая, третья, вторая. Скорости скрипят, мотор стучит, делает перебои. В витринах магазинов быстро скользит синий силуэт, немного напоминающий разъяренное животное.
Там, на тротуаре дама в синем костюме по-прежнему ждет. Она только что, вот уже в третий раз, посмотрела на часы, но стрелки, кажется, остановились в этом бессмысленном положении: двадцать пять минут второго. О чем она думает? Ее раскрасневшееся лицо бесстрастно, солнечный свет едва оттеняет впадины глаз, нос, подбородок. В ярком солнечном свете она напоминает гипсовую статую, застывшую на краю тротуара. Только черная кожа ее сумочки и туфель, отбрасывающая блики света, кажется живой. У ног ее лежит, слегка запрокинувшись назад, тень, вся сжавшаяся и похожая на сброшенную шкуру. Может быть, дама ни о чем не думает, даже о том автобусе номер семь, который должен прийти, а пока едет где-то вдоль пустых тротуаров, останавливается, чтобы подобрать двух учеников, идущих в лицей, а потом старика в сером костюме. Ее мысли остановились и тоже ждут. Она просто смотрит перед собой — то на мопед, проезжающий мимо с диким ревом, то на автомобиль, скользящий по асфальту с характерным теплым шумом мокрой улицы.