Все вокруг неспешно, но что-то готово обрушиться на мир словно молния, вспыхнуть по всему городу, словно знамения, словно сверкание безумного света. Все вокруг спокойно, как во сне, и в то же время чувствуется некое возбуждение, подавляемые крики, ярость.
Мартина едет впереди Тити, она мчится по безлюдным улицам и так наклоняет свой мопед на поворотах, что педаль скрежещет по асфальту, разбрасывая вокруг снопы искр.
Горячий воздух наполняет ее глаза слезами, проникает в рот и ноздри так, что ей приходится отворачиваться в сторону, чтобы дышать. Тити едет сзади в нескольких метрах от нее со своими огненными, развевающимися на ветру волосами, тоже пьяная от скорости и запаха газов. Езда по кругу через город сначала уводит их далеко, а потом постепенно, улица за улицей, возвращает к остановке автобуса, где ждет дама с черной сумочкой. И это круговое движение тоже их опьяняет, движение, которое осуществляется вопреки пустынности улиц, вопреки молчанию белых зданий, вопреки ослепляющему их жестокому свету. Езда мопедов по кругу оставляет борозду в безразличной земле, делает более слышным зов, и именно ради того, чтобы довести до предела это головокружение, катятся вдоль улиц и синий грузовик, и зеленый автобус, катятся именно для того, чтобы круг замкнулся.
В новых домах, по ту сторону от похожих на потухшие глаза окон незнакомые люди, защищенные мембранами своих занавесок, ослепленные пестрящими экранами своих телевизоров, едва живут. Они не видят ни жестокого света, ни неба, они не слышат пронзительного зова мопедов, который похож на крик. Может быть, они даже не подозревают, что это их дети мчатся по этому кругу, их дочери, с еще по-детски нежными лицами.
Сидя в камерах своих запертых квартир, взрослые не знают, что происходит снаружи, не хотят знать, кто носится по пустынным улицам на безумных мопедах. Да и как это узнать? Они — узники гипса и камня, цемент завладел их плотью, закупорил их артерии. На серых экранах телевизоров мелькают пейзажи, события, персонажи. Картинки зажигаются, гаснут, заставляя мерцать голубые блики на неподвижных лицах взрослых. А снаружи, при свете солнца остается место лишь для грез.
Итак, езда по кругу заканчивается здесь, на улице Свободы. Теперь мопеды едут прямо, оставляя позади все эти дома, деревья, скверы, перекрестки. Дама в синем костюме все стоит на краю тротуара, одна, словно погрузившись в сон. Мопеды едут рядом, в одинаковом ритме, и рев их звучит до такой степени в унисон, что мог бы сокрушить мосты и стены домов. Есть на улицах люди, которые затаились в своих машинах, спрятались за шторами своих комнат. Они продолжают шпионить своими сощуренными глазами, но разве это имеет значение?
Почти не замедляя ход, первый мопед въезжает на тротуар, приближается к даме в синем. Когда это происходит, дама, прежде чем упасть, смотрит на Мартину, которая движется на нее вдоль водостока, она наконец смотрит в ее широко раскрытые глаза и видит цвет их радужной оболочки, освещающей ее взгляд. Но это длится лишь сотую долю секунды, а потом раздается крик, крик страдания и удивления, который звенит в пустоте улицы, в то время как два мопеда уносятся к перекрестку.
Снова дует горячий ветер, снова бьется в груди сердце, и рука Мартины, сжимающая черную сумочку, вся в поту. А главное, пустота снова наполняет Мартину, потому что езда по кругу закончилась, и опьянение уже не повторится. Далеко впереди мчится Тити, и ее огненные волосы развеваются на ветру. Ее мопед быстрее, и она минует перекресток, она спасается. А в тот момент, когда перекресток пересекает второй мопед, на него выезжает синий грузовик, внезапно ставший как две капли воды похожим на зверя, его капот подхватывает мопед и придавливает к земле с ужасным скрежетом металла и стекла. Колеса с ревом тормозят.
На улице, в центре перекрестка, снова воцаряется тишина. На мостовой, позади синего грузовика распласталось перекрученное, как белье, тело Мартины. Боли еще нет, пока еще нет, она смотрит на небо широко открытыми глазами, рот слегка дрожит. Но вот постепенно, по мере того, как кровь черными ручьями струится из ее раздробленных ног, ее поглощает ощущение глубокой, невыносимой пустоты. Недалеко от руки Мартины лежит сумочка из черной кожи, как будто кто-то по глупости забыл ее на асфальте, и ее позолоченная застежка поблескивает смертоносным блеском.
Соланж Фаскель
РУКА
С тех пор как Ксавье получил назначение в провинцию, Беатриса скучала. В этом городке с 30 000 жителей никогда ничего не случалось, и она давно уже посетила в окрестностях все, что следовало посетить. Друзья ее остались в Париже, а она не нашла ни времени, ни случая справиться о них. Ксавье был так занят на строительстве своего завода, что если они и встречались, то по нескольку минут в день, и Ксавье едва успевал с отсутствующим видом обнять ее.
Тогда, чтобы развлечься, она вернулась к своему старому пороку, на время забытому из-за хлопот по переезду и обустройству, — к чтению популярных романов с их низменным сюжетом и всегда хорошим концом, от которых она была без ума.
Она охотно уподоблялась очаровательным и элегантным героиням, которые, сменив на каждой странице туалеты и пережив многочисленные приключения — повод проявить свои интуицию, хладнокровие и способность к предвидению, — наконец вкушали счастье в руках рослых, мужественных и богатых мужчин.
Увы, жизнь ее нисколько не походила на истории, которыми она упивалась. И когда скука, праздность, какая-то опустошенность в душе становились непереносимыми, она садилась за руль своего маленького красного «остина» и отправлялась на прогулку. Проехав туда-обратно по деревне, живописного очарования которой она даже не замечала, она неизменно заканчивала свое путешествие в супермаркете. Там, под звуки приятной музыки, которая настраивала посетителей на особый лад и к которой так чувствительна была ее душа, она бродила среди стеллажей походкой сомнамбулы, выглядывая вещи, в которых совершенно не нуждалась и покупка которых даже не доставляла ей настоящего удовольствия.
Ей и в голову не приходила мысль о том, чтобы чем-то заняться. Да она затем и выходила замуж, чтобы избежать печальной необходимости работать. Потому что Ксавье… О! Она очень любила его. Он не был плохим мужем. Трудолюбивый, непьющий, преданный, сдержанный в проявлении чувств, он щедро обеспечивал материальную сторону ее жизни. Можно ли мечтать о большем?
В минуты здравых размышлений Беатриса отдавала себе в этом отчет. Но, возвращаясь в свои мечты, вздыхала: а все-таки, как же мало Ксавье, с его уже обозначившейся лысиной и наклонностью к полноте, походил на тех непринужденных и породистых героев, что населяли страницы романов, которые она ежедневно проглатывала, покупая их в супермаркете по три или четыре за раз. На что она могла надеяться в двадцать пять лет в этой забытой богом дыре? Ее муж, даже при наилучшем стечении обстоятельств, получит новое назначение не раньше чем через два или три года. А пока…
Но однажды жизнь Беатрисы изменилась.
На прескучной вечеринке у одного из коллег мужа она познакомилась с Алисой.
По понятиям Беатрисы, Алиса была еще молодая женщина — ей, должно быть, было под сорок, чья неординарность и веселый нрав резко выделялись — чтоб не сказать выламывались — в этой чопорной, скованной атмосфере провинции.
Они стали видеться и, несмотря на разницу в возрасте, подружились настолько, что в случае длительных деловых поездок Ксавье Беатриса поселялась у Алисы, в ее очаровательной усадьбе рядом с городом, где она жила по-вдовьи одиноко со своим единственным сыном, Патриком.